Зинаида Яковлевна Малыгина (Тимошина)
ВЕРЮ В РАЗУМ МОЛОДЫХ
Воспоминания Зинаиды Яковлевны Малыгиной (Тимошиной)
Дорогие мои, добрые, трудолюбивые родители!
Вас привезли на Север в июле 1931-го года из Вологодской области с шестью детьми. Старшей дочери
- 16 лет, младшему сыну - 3 года. В деревне Захарово Кашкинского района был у вас добротный
двухэтажный дом. На втором этаже - комнаты для детей. Около дома - приусадебный участок,
надворные постройки для скота, крестьянской утвари.
Работали вы с раннего утра до позднего вечера, старшие дети помогали по хозяйству и ухаживали
за младшими.
В хозяйстве было две коровы, две лошади, мелкий домашний скот. Живность требовала присмотра,
нужно было запасти корм для скота, посадить и вырастить урожай овощей, зерна, испечь хлеб.
Да мало ли работы в собственном хозяйстве! Были вы жизнерадостными, счастливыми, когда смотрели
на своих красивых, здоровых детей, мечтали об их будущем. На старшую Аню уже заглядывались,
парни не давали проходу красавице, уже приходили сваты. Ей только исполнилось шестнадцать.
Но все изменилось. Пришли незваные люди, объявили, что семья высылается на Север. Можно взять
с собой только смену белья на каждого, посуду и теплые вещи. Старший сын Петр, 11 лет, не
понимал почему нельзя взять его любимую собачку, почему они должны покинуть утром дом. Он
стал стрелять из рогатки в незнакомцев, спрятавшись за печкой, но его быстро утихомирили.
Семье не разрешили выходить на улицу, утром предстояла долгая дорога. Повозка для отъезжающих
стояла уже наготове.
Рано утром сели в последний раз у порога своего дома. Что творилось в душе родителей - знают
только они! На телегу мама положила перину, чтобы детям было удобнее сидеть, на перину положила
узлы с одеждой и посудой. Пришел главный уполномоченный, стал шарить по углам повозки, не взяли
ли лишних вещей. Увидел перину, схватил ее за угол, выдернул, малые дети посыпались в другую
сторону. Соседи наблюдали и плакали. Милосердия от власти ожидать не приходилось. Подходить к
повозке никому не разрешали.
Несколько телег собрали в один обоз, который медленно поехал в неизвестность. На вокзале всех
посадили в общий вагон, где возили скот. На полу расстелили солому, посадили детей. Пищу
варили на остановках на кострах. Несколько человек умерли в дороге, которая длилась нескольк
о недель. Умерли престарелые люди и больные дети, не вынеся тяжести пути.
А впереди - еще большие трудности.
Я, Малыгина (Тимошина) Зинаида Яковлевна, родилась в Кировске в 1937 году. Как жаль, что я не
расспросила родителей о первых днях пребывания на Севере. Знаю только, что привезли их на пустое
место в тундре, стояло только несколько бараков-шалманов. Называлось селение: 9-й километр.
Помню, мама рассказывала, что в этих бараках спали люди на нарах вповалку все вместе: мужчины,
женщины, дети. Одну семью от другой в этой "спальне" отделяла узенькая дощечка. Круглосуточно
топили печку-буржуйку, но зимой все равно замерзали.
Нашей семье досталось неудобное место у двери. Люди входят-выходят, снег через дверь с порывами
ветра проникает на нары, студит прижавшихся друг к другу детей. Утром на ногах надувало горки
снега. Родители стряхивали снег и уходили на целый день на лесозаготовки, дети ухаживали друг
за другом. Мама была беременна на день раскулачивания, но об этом никто не знал.
От лесозаготовок ее не освободили по этой причине. Родила она по дороге в родильный барак,
ребенок упал в снег. Завернула его в чистую тряпочку, уложила в подол длинной юбки, так и дошла
до медицинского барака. Ребенок впоследствии умер.
Много людей умирало без нормального питания, лекарств, тепла. Все эти несчастные похоронены
на 16-м километре, где сейчас находится "Старое кладбище". От воспаления легких умерла
18-летняя моя сестра - красавица Анна. Она не захотела остаться в деревне, выйдя замуж, а
решила разделить участь родителей, не бросила их, хотя могла остаться "вольной", как говорили
раньше.
Наконец, семье дали комнату 12 кв.м в двухэтажном деревянном доме на 18 км. Это был дворец!
Своя комната, да еще с плитой, отапливаемой дровами. На плите можно готовить пищу. Появились
две железные кровати с досками и матрацем из сена. Спали подвое на кроватях, остальные - на
полу. Радости не было конца!
По карточкам увеличили норму продуктов. Двое старших уже заканчивали школу-семилетку и решили
поступить в единственный в городе медицинский техникум. Сестре Оле плохо давались науки, но
она мечтала поступить в педагогическое училище и стать воспитателем детского сада. Впоследствии
она все же стала воспитателем, закончила в Петрозаводске техникум, но умерла в 23 года от
простуды (не было лекарств, питания).
Родители строили город. Появились первые каменные здания: кинотеатр "Большевик", жилые дома на
ул. Хибиногорской, банно-прачечный комбинат.
В деревянном доме соседи жили дружно, на общем коридоре обсуждали свои проблемы, да иногда
покрикивали на расшумевшихся детей. Пьяных не было. Воду брали из колонки на улице. Можно было
готовить на общей кухне. Все знали про всех все, но завидовать было некому. Все жили бедно,
впроголодь. Жил в доме сапожник - золотые руки. Чинил всем обувь почти бесплатно. Ночью
замирали от стука в дверь: забирали кормильцев-мужей, уводили, и больше о них ничего не было
известно. Воровства не было, комнаты не запирались. Дети ходили все вместе летом в лес
ежедневно, рвали щавель, грибы, собирали ягоды. Это была прибавка к домашнему столу.
В 1938-м мама перешла работать нянечкой в детский сад-ясли на 20-м километре. Каждый день на
руках относила она меня в ясли, а было ей тогда 48 лет. Иногда ей говорили:
"Бабка, смотри, у ребенка ноги голые". Это случалось тогда, когда одеяло было мало для
подросшего ребенка, а завернуть не во что. Вечером мама бежала убирать дом "вольным", как
говорила она. Ей давали за труд домработницы одежду подросших детей. И вот теперь меня можно
было увидеть в красивых, нарядных платьях на грязном коридоре общего барака!
Маленьких детей все любили, играли с ними и присматривали сообща. Добавлю, что мое появление
в семье старшие братья и сестры не приветствовали сначала, но потом забыли об этом и
самозабвенно ухаживали. Старшему брату было уже 18 лет.
Но вот грянула война! До войны мои родители не могли никуда выехать, их называли "лишенцами"
(лишены прав), к тому же из их зарплаты высчитывали какие-то деньги, за что - не понятно.
Теперь их выросшие дети понадобились стране. На фронт воевать были отправлены Петр, Нина,
а позднее - Василий. Все трое многое пережили, были ранены, контужены.
Василия откопали после бомбежки на 2-е сутки, пришел он домой со страшными головными болями,
стал пить, чтобы прошла эта боль... Так и сгинул в бараке в безвестности, без славы, почестей
и лечения.
Петр остался после войны в Вооруженных силах, дослужился до майора медицинской службы. Умер
после событий в Венгрии в 1956 году. Приехал домой с черными ногами (тромбофлебит), все события
были покрыты тайной, говорить о них ему не разрешали. Мать плакала у ног взрослого сына,
от пенсии отказалась в пользу внука. Трудно хоронить взрослых детей.
Нина проживает в Московской области, больна, у нее взрослые дети, внуки, ей уже 73 года.
В годы войны семья была эвакуирована в Марийскую АССР. Меня потеряли, т.к. детские сады были
вывезены в неизвестном направлении при первых бомбежках города Кировска. Нашли только в конце
войны в одном из детских домов. Отец привез меня больную, с нервными припадками, с фурункулами
и вшами. Меня лечили травами, добротой, теплом и лаской.
В 1945-м семья вернулась в Кировск. В нашей комнате проживали другие люди, но родители не
стали скандалить. Они поселились у родственников в 12-метровой комнате. Терпеливо стали ждать
очереди на получение жилья.
Отец, Тимошин Яков Яковлевич, 1888 года рождения, отличался тихим нравом, мягким характером,
не пил, не курил, имел слабое здоровье. Вел все домашнее хозяйство, ходил по магазинам и долго
выкраивал деньги на какую-нибудь одежду. Покупал по своему вкусу. Мне запомнилось,
что в 10 классе в школе № 1 г.Кировска я ходила в кирзовых сапогах, которые очень понравились
отцу. Он сказал: "Маленькие, аккуратные". Отца я очень любила, но нежности не были приняты.
Училась я очень хорошо. Родители любили говорить об этом своим знакомым и часто обсуждали,
где я буду учиться дальше. Никто в нашей семье не учился в институте и я должна была
"прославить" родителей. Но отец так и не узнал, поступила ли я в институт. Он умер накануне
моего поступления.
Мама, Тимошина Татьяна Петровна, 1890 года рождения, не отдыхала ни одного дня, ни одного часа.
За отпуск брала компенсацию, раньше разрешали. После работы бежала помогать по хозяйству
"вольным", приносила хлеб, остатки пищи. Мы ждали ее всегда с нетерпением, каждому она совала
вкусный кусочек. О себе не думала. Из своей пенсии в 21 рубль она посылала мне 10 рублей
для учебы в институте, а сама нянчила малых детей и этим кормилась.
Мама моя, когда я вижу лики святых, то я приравниваю и тебя к ним! Ты никогда не жила в
каменном доме, до конца дней своих носила воду ведерком из колонки. Была всегда приветливой
и доброжелательной, даже когда была неизлечимо больна. Никогда ни о ком не говорила плохо,
не злословила. Я мало берегла тебя, мало разговаривала с тобой, нужно было больше беречь,
больше разговаривать, больше говорить ласковых слов. Прости меня.
Сейчас у меня свои взрослые дети, мне скоро шестьдесят, но мне и сейчас удивительно, почему
ты никогда-никогда не говорила мне - пионерке, комсомолке, что советская власть несправедливо
поступила с нами. Берегла меня или боялась, как все боялись в те годы? Вот поэтому я мало
задумывалась, почему отобрали имущество у крестьян-тружеников, хотя собственность считается
неприкосновенной.
Бездумно учила я постулаты марксизма-ленинизма, не вдумываалась в жизнь. За нас думали Великие
съезды, похожие один на другой, за нас думали и "великие" люди с речами, одинаково трескучими.
Мама иногда выключала радио и говорила:
"Опять выполнили-перевыполнили план, так почему же так плохо живут люди в нашей деревне?".
Отцу все же удалось съездить на свою родину, посидеть на крыльце своего дома, построенного
своими руками и отобранного. Всю жизнь мои родители мечтали еще раз побывать там, где они
родились, где прошла их молодость, где похоронены их родители. Но выезд не разрешали. А когда
разрешили (после войны), то денег на дорогу не было.
И вот, свершилось! Отца приодели всей семьей, купили хлопчатобумажный (шевиотовый) костюм,
новую обувь. Ведь нужно показать землякам, что не пропали высланные на Север и живут не хуже
других. Милая крестьянская хитрость. Прошел отец по деревне не спеша, может быть, гордо, да
вот не выдержал, когда подошел к своему дому, заплакал. К счастью, поселились там хорошие
люди, встретили отца с пониманием, разрешили пожить, обогрели.
"В деревне хозяйство разрушено, живут бедно", - говорил отец по приезде. Никого из
родственников не осталось. Товарищи, с которыми он бегал босиком, постарели, больны, поплакали
вместе с ним. Но приехал отец просветленным: он побывал на родине!
Теперь Север - моя родина. Я полюбила эту неброскую природу, людей, которые выручали меня не
один раз. Я не собираюсь никуда уезжать. Ведь на моей исторической родине не осталось даже
дома моих родителей, он разрушен, разрушено также крестьянское хозяйство.
У меня нет собственности, кроме своей квартиры. Моим детям я желаю жить лучше, быть материально
обеспеченными. Пусть в нашей стране закрепится право на собственность, пусть она будет
неприкосновенной.
Я верю, что наша страна возродится, верю в разум молодых.
* * *
L3HOME
Хибинский мемориал
А.Г. Лермонтов
Кадеты
