Воспоминания Анастасии Ивановны Ермоченко (Дорошенко)

ОНА ВСЮ ОСТАВШУЮСЯ ЖИЗНЬ

Семья Дорошенко родом из с.Солонишевка
Котелевского района Полтавской области.
Репрессированы 01.02.30 года Котелевским РИКом.
Реабилитированы 8.07.92 года Мурманским УВД.

Я родилась в 1913 году в селе Шевченко Рублевского района Полтавской области в многодетной крестьянской семье. С восьми лет меня заставляли прясть, в 14 я уже не только пряла, но и вязала, а летом полола огороды у других. Отец крестьянствовал - он был очень большим тружеником. Мы имели корову, волов и одну лошадь, а хата была под гнилой соломой.

Весной 1930 года нашего отца арестовали и отправили в Хабаровск на два с половиной года. Всю нашу семью: одиннадцать детей и беременную мать погрузили в вагоны с решетками на окнах на станции Скороходы и повезли на север. А перед этим уполномоченный приказал забрать все наше имущество - отдали назад только сукна, из которых перед высылкой детям сшили одежду и пошили сапоги.
По дороге, в Вологодской области, мать родила мальчика - прямо между железнодорожными путями.
Привезли нас в Няндомский округ Приозерского района, в село Печозеро, а оттуда отправили еще дальше в лес. С нами вместе пришел еще эшелон из Екатеринослава (Днепропетровска).
Нам сказали, что нашего отца пришлют к нам, но так и не прислали. В лесу построили бараки из сырого леса. Было холодно, на голову капало, а хуже того - нечего было есть.
Всю молодежь и тех, кто мог работать, послали рубить лес. Если не можешь работать на лесоповале - иди в карцер. В карцере не давали еды до 12 суток.
От непосильной работы, холода, недостатка хлеба начали умирать, пошел тиф. Умер и наш родившийся в дороге мальчик. Весной и летом 1931 года умерли другие мои братья - хлеба совсем перестали давать.
Ели вытаявшую из-под снега прошлогоднюю клюкву и бруснику. От этой пищи, без хлеба, дизентерия косила людей. В 1931 году от голода умерла мать. Хоронить сил не было: замотают покойника в тряпку, мох раздвинут и туда засунут труп. Бежать было нельзя: на паромной переправе через реку Онегу требовали справку, а вплавь реку не осилишь. Почти все там и перемерли...

Нас, детей, для сбора сосновой живицы переправили на другой берег Онеги и мы сбежали. Перед этим старшей сестре выдали сапоги, и она убежала в Петрозаводск. А у нас на ногах были опорки. У младшей сестры болели почки, она вся опухла. Мы с ней ходили по деревням и просили милостыню.

Сестра попала в детдом в Няндоме, а я очутилась в Кировске. С 1 августа 1933 года я начала строить дорогу на Расвумчорр. Мы разбивали и укладывали камни. Нам давали по 800 граммов хлеба, обед возили на работу.
Я работала хорошо - бригадир говорил напарницам: “Ставлю тебя на работу с Настасьей - она не подведет”. Нашей лучшей бригаде хлеба давали до 1,1 кг на человека...
Младшую сестру из детдома в Няндоме мы забрали к себе. Жили в шалманах без перегородок, потом сделали перегородки на семьи. Ничего ни у кого не пропадало ни из продуктов, ни из одежды - жили дружно. Работали от шести до шести вечера, ходили с 23-го километра на работу до Кировска пешком.
Я вышла в первый раз замуж, и в 1936 году родился сын. Вокруг жили и работали русские и украинцы, латыши, поляки, финны, эстонцы. Спецпереселенцы были и из Псковской, Тюменской, Челябинской областей. После финской войны, в 1940 году, немцев, поляков и латышей выслали на Алтай. Финнов и эстонцев тоже выслали, но не знаю куда. Много семей разбили, разлучали с женами, детьми. Было много горя и слез.

Во время войны мы жили в Татарии, за Казанью. В войну мой муж погиб. Когда получала похоронку, меня уговаривали отдать детей в детдом, сын говорил:
- Мама, не плачь: как лучше станет, ты опять нас возьмешь...
Но я не отдала, хоть было и очень трудно.
В 1945 году привезли репатриантов - наших солдат, которые были в немецком плену. Репатрианты работали на железной дороге, где я была стрелочницей. Тогда и познакомилась со вторым мужем - репатриантом, родом из Херсона. Очень работящий был - мастер, дома все делал сам.
А три года назад несчастье - муж пошел в молочный магазин, по дороге шел автобус, из-за которого вылетел “уазик” из Филиала Академии, ударил в грудь и руку сломал. Муж лежал в больнице, потом его отправили в Мурманск, где он и умер.
А сын служил в армии. Помню: прислал письмо, что скоро отпустят в отпуск. Но за неделю до отпуска его послали ставить мишени на стрельбище. Кто-то там случайно выстрелил, и я получила еще одну похоронку...

Так с тех пор и живу одна. Здоровья нет совсем: и ревматизм, и ишемия, и стенокардия. Правда, по вторникам и четвергам ко мне приходит женщина из горисполкома, покупает и приносит продукты. А вообще из 12 детей нас в семье осталось четверо: брат на Полтавщине, старшая и младшая сестра живут в Кировске.
А рассказываю я о своей не слишком веселой и счастливой жизни потому, что хочу, чтобы о нас, старожилах Кировска и Апатитов, больше знала молодежь. Знала и уважала старших.
Например, в моем дворе один мальчик из третьего класса постоянно дразнится и ругается. Невольно подумаешь: почему дети сейчас такими неуважительными растут? Ведь мы жизнь свою отдали, построили здесь все и вправе требовать достойного к себе отношения.
"Котлован" (2) , март 1990 г.

Из книги воспоминаний спецпереселенцев: