РОДОВЫЕ КОРНИ
	Вера Федоровна ЛАЗУТИНА /АНАНИЧ/ /8 июля 1913 - 10 июля 1988/

МАМА

Оглядываясь назад, думая о ее судьбе, я вижу, что у нее в жизни было мало счастья. И я мог бы сделать так, чтобы его было больше, да мало старался, особенно в молодости. Только потом я понял, как много значил в ее жизни. Неловко так говорить о себе, но ведь я говорю сейчас не о себе, а о маме.
Было у нее не очень легкое детство, упорным трудом заработанное поступление в институт. Незаурядные способности давали надежду на интересную работу, но не закончив учебу, она уезжает к отцу на Дальний Восток. Работу бухгалтера никак не назовешь интересной. Оставалась семья. У мамы был четверо детей, первые двое, Толик и Лариса, умерли не дожив до двух лет, последняя дочь, Рая, родилась в 41м - преждевременно, под бомбежкой и от зтого была слабоумной ( а может и из-за отцовской водки), и всю жизнь была для мамы источником огорчений и непрерывной заботы. Отец пил, в семье были из-за этого нелады, и только к концу их семейной жизни они как-то сблизились, боялись потерять друг друга... Вот почему я один был ее надеждой и заботой, и предметом гордости, другого никого не было. А я долго не понимал, отстранялся…

ДЕТСТВО

Маме был один год, когда началась мировая война, четыре в семнадцатом и 8 лет во время страшного голода 1921 года. Детство было небогатым, не очень сытым, но мама вспоминала всегда что-нибудь забавное и никогда ни на что не жаловалась. Как у них в окресностях Новороссийска водились большие черепахи, на которых можно было кататься, и как их потом в голод съели, а когда варили суп (очень вкусный), то на крышку клали большие камни, но ошалевшие от боли черепахи их все равно переворачивали. Вспоминала о том, как ходили в горы за дикими фруктами. Скорее всего, фруктовые сады были просто одичавшими, в бывших горских, черкесских селах. Рассказывала, как в детстве дразнили пожилого чистильщика обуви, грека, которого из Новороссийска выселили вместе с другими греками, и которого она потом в 1938 году встретила во Владивостоке. Как он бросился к ней, "Вера!, Вера!", радовался и плакал...
После смерти в 1916-м первой дочери Раисы в семье бабушки Ани и дедушки Феди Ананичей, мама была старшей и это старшинство непререкаемо признавалось за ней всеми нашими родичами до самой ее смерти. Вторая Раиса была на пять лет младше, а Анатолий родился в 1921, я о нем еще напишу.
Непререкаемо наверное не то слово, ее и слушались и любили, потому что она сама любила всех и о каждом заботилась, это у нее был дар божий, его нельзя симитировать. И не только свои сестры и племянники, и дальние родичи, но и вся папина родня - все объединялись ею в одну семью, которая после маминой смерти расползлась, распалась...

ЮНОСТЬ

Когда мама окончила школу, ей было нельзя поступить в ВУЗ, потому что дедушка Федя хоть и был из крестьян, но в это время уже заведовал элеватором, то-есть был служащим. А детям служащих доступ к высшему образованию был затруднен. Надо было зарабатывать трудовой стаж и мама поступила работать на НоворЭС чернорабочей, но как-то быстро проявила себя, продвинулась, как у нас говорят или выдвинулась - это все советские слова, выдвиженка, трудовой стаж... И ее назначили электротехником, она потом с гордостью говорила, что была в Новороссийске первой девушкой-техником. Раньше техник-это была сугубо мужская специальность (и уважаемая притом, не то что в наше время). Проработала она в этой почетной должности недолго, поехала поступать в Ленинградский авто-дорожный институт.
Почему в ЛАДИ - я не знаю, а спросить уже не кого...

Было это году в 1932, восстановить эту дату помогает мамин рассказ о том, как она ехала первый раз домой на студенческие каникулы и везла домой продукты- накопила карточек и отоварила хлебом, конфетами - карамельками, другими столичными вкусностями, которых в провинции давно не видали. Знала, что на юге голодно, но не представляла, до какой степени. Это был голод 1933 года.
На станциях голодные дети ползли к вагонам проходящих поездов и мама не выдержала, рассовала весь запасенный хлеб в протянутые руки. Жалко было, плакала от жалости к ним и к себе, представляла ведь сколько раз, как приедет домой и все ахнут, когда она откроет чемодан... Сохранила из всего лишь пакет с карамельками, которые расплавились на жаре, но и это месиво бумаги и патоки для младших сестры и брата было невиданным лакомством и они его вспоминали и в старости.

На втором курсе было в ее жизни событие, которое могло направить жизнь совсем по другому руслу, но не направило. Приходили в институт преподаватели из Ленинградского Университета, с мат-меха, искали способных к математике. Маму одну очень выделили, нашли исключительные способности к математике и предложили перейти в университет. Если бы не одну, было бы не так страшно.
"Я пошла туда, а там все такие чужие, чистенькие, высокомерные, что-ли, так жалко стало уходить от своих ребят, с которыми сроднилась, вот я и отказалась ..."
На третьем курсе маму выбрали в институтский комитет комсомола. А секретарем комитета был красивый, веселый старшекурсник, легендарный комсомольский вожак Лёня Лазутин. Они были красивой парой, папе предстояла аспирантура, он ведь ко всему был и еще и круглый отличник, но подвел характер и он вместо аспирантуры поехал служить в армию на Дальний Восток.

Отец не дал маме закончить институт. Тосковал, звал к себе, потом написал, что тяжело заболел, и мама поехала. Знала, что он обманывает насчет болезни, но надо было решать - жить дальше вместе или нет, и она сделала выбор.