Поэзия Белой Гвардии и Белой Эмиграции

     Неизвестные или малоизвестные поэты Белого движения, сами воины или оступавшие к югу интеллегенты, будущие эмигранты или жертвы строя в Советском Союзе - авторы собранных ниже строк.

СОДЕРЖАНИЕ Иван Савин Страница Иван Савина  Анатолий Величковский Князь Касаткин-Ростовский Нонна Белавина Николай Моршен Оленин ПСИХИЧЕСКАЯ АТАКА Николай Туроверов статья о нем В.Леонидова Дмитрий Кленовский К.Р. Павел Сухотин Е. Заленский Кн. Н. В. Кудашев Кн.В.А. Сумбатов В.Набоков Георгий Иванов Ген. Шинкаренко (Н. Белогорский) Н. Снесарева-Казакова К. Бертье де ла Гард Князь В.П.Палей М.Н. Залесский Алексей Мальчевский Борис Ушаков Н. Агнивцев М. Каратеев Н.Домерщиков Э.А. А. Эйснер Неизвестный Н.Н. Богаевский (Н.Воробьев) М. Надеждин Н. А. Чудинов Игорь Автамонов

Иван Савин И только ты, бездомный воин, Причастник русского стыда, Был мертвой родины достоин В те недостойные года. Вот почему, с такой любовью, С благоговением таким, Клоню я голову сыновью Перед бесмертием твоим. Нонна Белавина продставляет поэта Ивана Савина (КП №4): Возможно, что кого-нибудь из слушателей удивляет, почему для моего сегоднешнего выступления выбраны стихи Ивана Савина. Для того, чтобы это стало понятно, я должна сказать несколько слов о поэте. Именно нам, чьи отцы боролись за, «Белую идею» (а некоторые из присутствующих и сами были в рядах Белой армии) — нам должен быть близок Иван Савин, самый выразительный поэт «Белой идеи». Это особенно ценно потому, что Савин не русский по происхождению. Он родился в финской семье и настоящая фамилия его Саволайнен. Но, как это часто бывало в России, семья эта настолько растворилась в русскости, что приняла на себя полностью тяжелый крест тех страшных лет. В семье было пятеро сыновей. Когда началась гражданская война, все ушли добровольцами в белую армию. Двое погибли в бою. Двое были расстреляны большевиками. Средний из братьев, Иван Савин, заболевший во время эвакуации тифом, попал в плен к большевикам. В 1922 году Савина, как финна по происхождению, выпустили в Финляндию. Но перенесенный трудный путь войны, плена, пыток, голода надорвали его здоровье и в 1927 г. (всего 28-ми лет от роду) Савин скончался, оставив небольшое, но прекрасное литературное наследство: стихи и рассказы. Отозвавшись в прессе на эту преждевременную смерть, Бунин сказал: «Савин был Белым Офицером в поэзии и Поэтом Белой Мечты в деятельности. То, что он оставил после себя, навсегда обеспечило ему незабвенную страницу в русской литературе». (Из сборника "Ладонка", 1925г.) И смеялось когда-то, и сладко Было жить, ни о чем не моля, И шептала мне сказки украдкой Наша старая няня — земля. И любил я, и верил, и снами Несказанными жил наяву, И прозрачными плакал стихами В золотую от солнца траву . . . Пьяный хам, нескончаемой тризной Затемнивший души моей синь, Будь ты проклят и ныне, и присно, И во веки веков, аминь! Он душу мне залил мятелью Победы, молитв и любви . . . В ковыль с пулеметною трелью Стальные летят соловьи. У мельницы ртутью кудрявой Ручей рокотал. За рекой Мы хлынули сомкнутой лавой На вражеский сомкнутый строй. Зевнули орудия, руша Мосты трехдюймовым дождем. Я крикнул товарищу: "Слушай, Давай за Россию умрем". В седле подымаясь как знамя, Он просто ответил: "Умру". Лилось пулеметное пламя, Посвистывая на ветру. И чувствуя, нежности сколько Таили скупые слова, Я только подумал, я только Заплакал от мысли: Москва . .. Огневыми цветами осыпали Этот памятник горестный Вы, Несклонившие в пыль головы На Кубани, в Крыму и в Галлиполи. Чашу горьких лишений до дна Вы, живые, вы, гордые, выпили И не бросили чаши ... В Галлиполи Засияла бессмертием она. Что для вечности временность гибели? Пусть разбит Ваш последний очаг - Крестоносного ордена стяг Реет в сердце, как реял в Галлиполи. Вспыхнет солнечно-черная даль И вернетесь вы, где бы вы ни были, Под знамена ... И камни Галлиполи Отнесете в Москву, как скрижаль. Иван Савин      НОВЫЙ ГОД Никакие мятели не в силах Опрокинуть трехцветных лампад, Что зажег я на дальних могилах, Совершая прощальный обряд. Не заставят бичи никакие, Никакая бездонная мгла Ни сказать, ни шепнуть, что Россия В пытках вражьих сгорела до тла. Исходив по ненастным дорогам Всю бескрайную землю мою, Я не верю смертельным тревогам, Похоронных псалмов не пою. В городах, ураганами смятых, В пепелищах разрушенных сел Столько сил, столько всходов богатых, Столько тайной я жизни нашел. И такой неустанною верой Обожгла меня пленная Русь, Что я к Вашей унылости серой Никогда, никогда не склонюсь! Никогда примирения плесень Не заржавит призыва во мне, Не забуду победных я песен, Потому что в любимой стране, Задыхаясь в темничных оградах, Я прочел, я не мог не прочесть, Даже в детских прощающих взглядах Грозовую, недетскую месть. Вот зачем в эту, полную тайны, Новогоднюю ночь, я чужой И далекий для вас и случайный, Говорю Вам: крепитесь! Домой Мы придем! Мы придем и увидим Белый день. Мы полюбим, простим Все, что горестно мы ненавидим, Все, что в мертвой улыбке храним. Вот зачем, задыхаясь в оградах, Непушистых, не-русских снегов, Я сегодня в трехцветных лампадах Зажигаю грядущую новь. Вот зачем я не верю, а знаю, Что не надо ни слез, ни забот, Что когда-нибудь к милому краю Нас Господь наконец приведет. Иван Савин

Анатолий Величковский Моей России больше нет. Россия может только сниться, Как благотворный тихий свет, Который перестал струиться. Советским людям будет жаль Навек исчезнувшего света. Россия станет, как Грааль Иль Атлантида для поэта. Мы проиграли не войну, Мы не сраженье проиграли, А ту чудесную страну, Что мы Россией называли.   Князь Касаткин-Ростовский Лишили нас дома, средств к жизни и звания, На грани поставили нас нищеты. Но крепко живет в наших душах сознанье, Что мы перед родиной нашей чисты. . . . Бескрасочная жизнь Европы современной Для нас, взращенных русской шириной, Узка, сера и родины согбенной Бессмертный дух мы чуем над собой. Здесь шири нет и силы нет привычной Ни в мыслях, ни в поступках, ни в делах, Там, даже в гибели, безумно хаотичной, Какой неподражаемый размах... . . . Пусть в стакане желтую мимозу Как привет весны я берегу, Мне дороже дальние березы, Что сгибаясь никнут на снегу. Гнут их низко злобные метели, Завивает белою пургой, Вторят им, в бору качаясь, ели, Серебрит их месяц голубой. Очертанья милые их тонут Там, вдали, в родной туманной мгле. Гнут их ветры и березки стонут И зовут к родной земле.   Николай Моршен Он прожил мало, только сорок лет. В таких словах ни слова правды нет. Он прожил две войны, переворот, Три голода, четыре смены власти, Шесть государств, две настоящих страсти, Считать на годы - будет лет пятьсот.   Оленин Я отдохнул среди кадет, Из них мне мил и дорог каждый: Здесь самый смысл, здесь самый цвет. Здесь Русь цветет в садах Горажды.   В этом стихотворении неизвестного узника ГУЛАГа, напечатанном в журнале "Поиски" № 3, за 81 год, два героя - поручик и автор-узник. Между действиями 60 лет. Автор рецензии пишет: "Стихи - молитва драгоценны, как свидетельство неучтожимости слова истины, красоты" ПСИХИЧЕСКАЯ АТАКА. Поручик выпьет перед боем, Глоток вина походной фляги. Он через час железным строем Уйдет в психической атаке. Поручик курит до сигнала. На фотографии в конверте Десяток слов, чтоб та узнала, Как он любил за час до смерти. Давно проверены мундиры, Чтоб заблестеть, где блеск положен, И офицеры-командиры Уже торжественней и строже. Вопрос решен. Итог не важен За Русь и власть, за честь и веру, Идти им полем триста сажен, Не прикасаясь к револьверу. Красивый жест! - игра дурная. А Русь на Русь! и брат на брата? Добро и зло, земля родная, Ты перепутала когда-то. Падет поручик. Алой змейкой Метнется кровь из губ горячих, Подарок русской трехлинейки, Кусок свинца ему назначен. Что ж! Каждый должной смерти ищет, И не закон мы друг для друга, Но Русь совсем не стала чище, Судьба моя тому порукой. И я пишу девиз на флаге, И я иду под новым флагом, И я - в психической атаке Немало лет. Безумным шагом! И я иду по вольной воле По той земле, где нивы хмуры. И мне упасть на том же поле, Не дошагав до амбразуры.   Поэт Николай Туроверов (1899-1972) Уходили мы из Крыма Среди дыма и огня, Я с кормы все время мимо В своего стрелял коня. А он плыл, изнемогая, За высокою кормой, Все не веря, все не зная, Что прощается со мной. Сколько раз одной могилы Ожидали мы в бою, Конь все плыл, теряя силы, Веря в преданность мою. Мой денщик стрелял не мимо, Покраснела лишь вода... Уходящий берег Крыма Я запомнил навсегда... Николай Николаевич Туроверов - уроженец станицы Старочеркасской, донской казак. Перед войной он закончил реальное училище, а с началом войны в 1914г. поступил добровольцем в Лейб-гвардии Атаманский полк, воевал, потом -ускоренный выпуск Новочеркасского военного училища и снова фронт. После Октября вернулся на Дон, и в отряде есаула Чернецова сражался с большевиками. Участвовал в Ледяном походе, был четырежды ранен. В ноябре 1919 г. стал начальником пулеметной команды Атаманского полка, музей которого потом вывез во Францию.За несколько месяцев до исхода награжден Владимиром 4-й степени. На одном из последних пароходов врангелевской эвакуации покинул Крым. Затем был лагерь на острове Лемнос, Сербия, Франция. Во время Второй Мировой войны воевал с немцами в Африке в составе 1-го кавалерийского полка французского Иностранного легиона, которому посвятил поэму "Легион". Вернувшись в Париж, работал в банке и активно участвовал в жизни белоэмигрантов - казаков. Создал "Кружок казаков-литераторов", возглавлял Казачий Союз, был главным хранителем уникальной библиотеки генерала Дмитрия Ознобишина. Умер поэт Туроверов в 1972г. и похоронен на знаменитом кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. В России вышла книга его стихов: Туроверов Н.Н. Двадцатый год - прощай, Россия! - М., 1999. 1914 год Казаков казачки проводили, Казаки простились с Тихим Доном. Разве мы - их дети - позабыли, Как гудел набат тревожным звоном? Казаки скакали, тесно стремя Прижимая к стремени соседа. Разве не казалась в это время Неизбежной близкая победа? О, незабываемое лето! Разве не тюрьмой была станица Для меня и бедных малолеток, Опоздавших вовремя родиться?     Новочеркасск     (фрагмент поэмы) Колокола могильно пели. В домах прощались, во дворе Венок плели, кружась, метели Тебе, мой город на горе. Теперь один снесёшь ты муки Под сень соборного креста. Я помню, помню день разлуки, В канун Рождения Христа, И не забуду звон унылый Среди снегов декабрьских вьюг И бешеный галоп кобылы, Меня бросающей на юг. * * * Не выдаст моя кобылица, Не лопнет подпруга седла. Дымится в Задоньи, курится Седая февральская мгла. Встаёт за могилой могила, Темнеет калмыцкая твердь, И где-то правее - Корнилов, В метелях идущий на смерть. Запомним, запомним до гроба Жестокую юность свою, Дымящийся гребень сугроба, Победу и гибель в бою, Тоску безысходного гона, Тревоги в морозных ночах, Да блеск тускловатый погона На хрупких, на детских плечах. Мы отдали всё, что имели, Тебе, восемнадцатый год, Твоей азиатской метели Степной - за Россию - поход. * * * Мы шли в сухой и пыльной мгле По раскалённой крымской глине, Бахчисарай, как хан в седле, Дремал в глубокой котловине. И в этот день в Чуфут-Кале, Сорвав бессмертники сухие, Я выцарапал на скале: Двадцатый год - прощай, Россия.     Перекоп     Родному полку 1 Сильней в стрёменах стыли ноги, И мёрзла с поводом рука. Всю ночь шли рысью без дороги С душой травимого волка. Искрился лёд отсветом блеска Коротких вспышек батарей, И от Днепра до Геническа Стояло зарево огней. Кто завтра жребий смертный вынет, Чей будет труп в снегу лежать? Молись, молись о дальнем сыне Перед святой иконой, мать! 2 Нас было мало, слишком мало. От вражьих толп темнела даль; Но твёрдым блеском засверкала Из ножен вынутая сталь. Последних пламенных порывов Была исполнена душа, В железном грохоте разрывов Вскипали воды Сиваша. И ждали все, внимая знаку, И подан был знакомый знак… Полк шёл в последнюю атаку, Венчая путь своих атак. 3 Забыть ли, как на снегу сбитом В последний раз рубил казак, Как под размашистым копытом Звенел промёрзлый солончак, И как минутная победа Швырнула нас через окоп, И храп коней, и крик соседа, И кровью залитый сугроб. Но нас ли помнила Европа, И кто в нас верил, кто нас знал, Когда над валом Перекопа Орды вставал девятый вал. 4 О милом крае, о родимом Звенела песня казака, И гнал, и рвал над белым Крымом Морозный ветер облака. Спеши, мой конь, долиной Качи, Свершай последний переход. Нет, не один из нас заплачет, Грузясь на ждущий пароход, Когда с прощальным поцелуем Освободим ремни подпруг, И, злым предчувствием волнуем, Заржёт печально верный друг. Эти дни не могут повторяться - Юность не вернётся никогда. И туманнее, и реже снятся Нам чудесные, жестокие года. С каждым годом меньше очевидцев Этих страшных, легендарных дней. - Наше сердце приучилось биться И спокойнее, и глуше, и ровней. Что теперь мы можем и что смеем? Полюбив спокойную страну, Незаметно, медленно стареем В европейском ласковом плену. И растёт, и ждёт ли наша смена, Чтобы вновь, в февральскую пургу, Дети шли в сугробах по колено Умирать на розовом снегу. И над одинокими на свете, С песнями идущими на смерть, Веял тот же сумасшедший ветер, И темнела сумрачная твердь. В эту ночь мы ушли от погони, Расседлали своих лошадей; Я лежал на шершавой попоне Среди спящих усталых людей. И запомнил, и помню доныне Наш последний российский ночлег, - Эти звёзды приморской пустыни, Этот синий мерцающий снег. Стерегло нас последнее горе После снежных татарских полей - Ледяное Понтийское море, Ледяная душа кораблей. Всё иссякнет - и нежность, и злоба, Всё забудем, что помнить должны, И останется с нами до гроба Только имя забытой страны. * * * В огне все было и в дыму, - Мы уходили от погони. Увы, не в пушкинском Крыму Тогда скакали наши кони. В дыму войны был этот край, Спешил наш полк долиной Качи, И покидал Бахчисарай Последний, мой, разъезд казачий. На юг, на юг. Всему конец. В незабываемом волненьи, Я посетил тогда дворец В его печальном запустеньи. - И увидал я ветхий зал, - Мерцала тускло позолота, - С трудом стихи я вспоминал, В пустом дворце искал кого-то; Нетерпеливо вестовой Водил коней вокруг гарема, - Когда и где мне голос твой Опять почудится, Зарема? Прощай, фонтан холодных слез, -Мне сердце жгла слеза иная- И роз тебе я не принес, Тебя навеки покидая. Еще стихи Н.Туроверова, а также статью Виктора Леонидова о жизни и творчестве поэта см. на отдельной странице   Александр Туроверов Инженер, поэт и писатель. Казак, ст. Каменской, Донского Кад. Корпуса, 35-го вып. Скончался в Париже в 1978 г. Из журнала КП № 11, 1975г. "Подруга дней моих суровых..." А. Пушкин. Где ты девочка?.. На чулочках стрелочки, Ледяные каблуки, Легкое пожатие руки... В суете вокзальной - Стыдно целоваться, В тесноте вокзальной - Трудно расставаться... Крестик на груди, Синие погоны. На втором пути - Красные вагоны, А за вагонами - Вое безпогонное И - белая метель... Где ты девочка теперь?.. А. Туроверов З5в.Д.К.Е. ... Мы миого говорим о себе и повторяем, Но о подругах тех дней, забываем. Человеческая память эгоистична, а они (Подруги) - слишком другие. Недавно мне прислали письмо "оттуда" в нем не было оскорблений, ни похвал, но было желание общения, это - главное. Я прочел это письмо и невольные слезы затуманили глаза. Их (слезы) - я забыл с давних пор. Твой А. Т. (как знают меня)   Дмитрий Кленовский Д. К. попал за рубеж после второй мировой войны, но в сущности был внутренним эмигрантом всю жизнь. Издав первый сборник юношеских стихав в 1917 г., не считал возможным писать в Сов. Союзе даже для себя, как принято там говорить «в стол». За годы жизни за рубежом издал 9 сборников.    РОДИНЕ Между нами — двери и засовы. Но в моей скитальческой судьбе Я служу тебе высоким словом, На чужбине я служу тебе. Я сейчас не мил тебе, не нужен, И пускай бездомные года Все петлю затягивают туже - Ты со мной везде и навсегда. Как бы ты меня ни оскорбила, Ни замучила, ни прокляла, Напоследок пулей ни добила Ты себя навек мне отдала. Душное минует лихолетье, Милая протянется рука... Я через моря, через столетья Возвращусь к тебе издалека. Не спрошу тебя и не отвечу, Лишь прильну к любимому плечу И за этот миг, за эту встречу, Задыхаясь, все тебе прощу. . . . Как слепой ребенок, от рожденья Материнского на знав лица, Все-таки запомнил шепот, пенье, Бережной руки прикосновенье, Теплоту и нежность без конца. Так и я, Тебя не видя знаю. Разуму земному вопреки, Я Твое дыханье ощущаю, Голос слышу, шепот понимаю, Чувствую тепло твоей руки.   К. Р. Я помещаю стихи К.Р. в раздел "Белая поэзия" во-первых потому, что его творчество практически было неизвестно в Советской России. И во-вторых, потому, что ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ Константин Константинович был с 1900 года назначен Главным Начальником Военно-учебных заведений в России и исполнял эту обязанность с душой и любовью. см. о нем здесь        Полк. Наш полк! Заветное чарующее слово Для тех, кто смолоду и всей душой в строю. Другим оно старо, для нас — все так же ново И знаменует нам и братство и семью. О, знамя ветхое, краса полка родного, Ты, бранной славою венчанное в бою! Чье сердце за твои лоскутья не готово Все блага позабыть и жизнь отдать свою? Полк учит нас терпеть безропотно лишенья И жертвовать собой в пылу святого рвенья. Все благородное: отвага, доблесть, долг. Лихая удаль, честь, любовь к отчизне славной, К великому царю и вере православной В едином слове том сливается: наш полк! Красное Село. 31 Мая 1899.      Кадету Хоть мальчик ты, но сердцем сознавая, Родство с великой воинской семьей, Гордися ей принадлежать душой Ты не один - орлиная вы стая, Настанет день, и крылья расправляя, Готовые пожертвовать собой, Отважно ринетесь вы в смертный бой. Завидна смерть за честь Родного Края Но подвиги и славные дела Свершать лишь тем, в ком доблесть расцвела. Ей нужны труд, и знанья и усилья, Чтоб мог и ты, святым огнем горя, Стать головой за Русь и за Царя, Пускай твои растут и крепнут крылья!   Павел Сухотин Стихотворение написано кадетом-Хабаровцем (XVIII выпуска) П. А. Сухотиным к балу Сиднейского Отдела Обще-Кадетского Объединения, имевшему место в Сиднейском Русском Клубе, в Австралии, 30-го авгууста 1975 г. Скончался в Сиднее, 18 сентября 1978 г.      КАДЕТЫ Мы пришельцы с иной планеты... Воспитаньем блеснуть — не труд. Мы в ушедшем всего лишь кадеты, А не те, что правили суд. Мы в года катастрофы и горя Были жертвами чьих-то грехов И в неравном запутанном споре Пополняли отряды штыков. Полу-дети еще, но мы знали, Твердо знали: нас требует долг, Долг тоски и безумной печали, И зовет нас отцов наших полк. Мы остатки былой страницы, На свой лад всяк из нас ветеран, Перелетные ранние птицы Повидавшие множество стран; Посетившие больше пол-мира, Пронесли свою повесть-юдоль, Не участники пышного пира, Но познавшие с юности боль! Бороздившие все океаны, Стоязыкие... Но не беда: Посещая заморские страны, Мы часть дома несем всегда. Это юность нам шепчет приветы, Говорит по ночам о былом, Говорит нам о том, что кадеты Не забудут до гроба свой дом; Не забудут свой корпус далекий! Навсегда, вплоть до старости лет, Где бы ни был кадет одинокий, Он до гроба Российский Кадет! Помня твердо К. Р'а заветы, (Современью немного чужды), Мы протянем, кадеты, КАДЕТУ Руку брата в час горя, беды. Август 1975 г.            Е. Заленский Я не знаю - десять или двадцать, Сколько шло их тихо умирать, Каждый был до боли рад стараться, Словно жить и жить ему опять? И была потеха им чужая - Умирать, так умирать шутя, Где металась в пулеметном лае Злая смерть, мальчишек не щадя! И лежали пламенем объяты Маленькие мертвецы, Господа последние солдаты, Самые надежные бойцы            Кн. Н. В. Кудашев (1903 - 1979) Кн. Н. В. Кудашев издал сборник своих стихов под общим названием "Тени". Нам всем знакомо поэтическое творчество Николая Всеволодовича, кадета 2-го выпуска Крымского Кадетского Корпуса и мы от души приветствуем издание долгожданного сборника творчества нашего воина-поэта. В издании кн. Н. В. Кудашева и Владимира Азара одновременно вышла из печати книга "Крымский Конный Ее Величества Государыни Императрицы Александры Феодоровны полк". Этот исторический очерк является ценным вкладом к изучению традиций, истории и духа русской императорской армии. Обе книги можно получить у Объединения Кадет Российских Кадетских Корпусов в Нью-Йорке по цене 7 долларов за сборник стихов и 20 долларво за "Крымский Конный Полк". КП №20, 1978г. см. Памяти Н.В. Кудашева ... Только смертельный выстрел Или в упор картечь Право давали быстро Без приказания лечь. Перешагнув живые Шли... соблюдать черед... Только в одной России Мог быть такой поход. В июне 1978 года вышел из печати сборник стихов кн. Николая Всеволодовича Кудашева "ТЕНИ" Цена 7 долларов. Получить информации и выписать сборник можно по адресу: Mrs. K.G. Kudashev 581 West 185 str. Apt. 2-D. New York, N. Y. 10033 Tel. No (212)-781-9414 КП № 25, 1980г. РУСЬ. Это имя не вымолвишь всуе, — Прилипает к гортани язык, Если всмотришься в карту немую Или русского сердца тайник. Ничего кроме лютого горя, Бог-Господь для тебя не судил! Искровавилась с Западом споря, На Восход не считала могил... Подымаючись с плахи на дыбу, С батога попадая в аркан, — Ты на карте, как грозная глыба Навалилась на контуры стран! Для того чтоб ты стала иною, Поднимаю с молитвой пращу, И готовясь к неравному бою Я твой будущий образ крещу, — Ну, а если найти не сумею Путь-дороги к тебе напрямик, — Пусть поют надо мной суховеи Запечаленой Родины лик 1948 г. Бавария. Кн. Н. В. Кудашев.        135-ый пехотный "Побатальонно, поротно Выбыв из строя смолк Сто тридцать пятый пехотный Керчь-Еникальский полк. Молодец молодца краше, Пулями мечены лбы... Не доходя Таганаша Вышли из белой борьбы... Полк, пробивая дорогу, В полном составе лег: Мертвые - прямо к Богу Раненые - в острог... Скошен косой пулеметной, В Северной Таврии смолк Сто тридцать пятый пехотный Керчь-Еникальский полк!"            Кн. В. А. Сумбатов Поэт князь Василий Александрович Сумбатов скончался в Ливорно 6 июля 1977 г. Родившийся в Петербурге, в 1893 г. кн. Сумбатов начал свое образование в Пажеском корпусе. После смерти отца, он покинул корпус, переехал в Москву к тетке и продолжил ученье в Дворянском пансионе. Как только началась война, кн. Сумбатов пошел добровольцем на фронт. Был ранен и отправлен в госпиталь в Царском Селе. По выздоровлении, был командирован в свой родной Пажеский корпус для прохождения офицерских курсов. Окончив курс, Сумбатов возвратился на фронт в Елизаветградский полк. Снова был ранен тяжело, и долго лежал в клинике в Киеве. В Москву вернулся в самый разгар революции, никого из своих там не нашел. Вскоре женился на дочери директора 4-ой мужской гимназии, Елене. В 1919 г. Сумбатовы попали в Рим, где прожили 40 лет, позже переехав в Больцано, а затем в Ливорно. В Риме Сумбатов работал, как миниатюрист в Ватикане. Также был консультантом по военным формам, когда ставились фильмы из русской жизни, и рисовал костюмы для театра и кино. К несчастью, стал терять зрение - разрыв сетчатки в глазах и последние 13 лет прожил слепым. Это краткая биография человека. Поэт Сумбатов выпустил всего два маленьких сборника, первый, "Стихотворения", издан в Милане в 1957 г. В 1969 г. в Ливорно вышел второй сборник "Прозрачная тьма", который автор диктовал жене уже будучи слепым. Князь В.А. Сумбатов, русский поэт, сохранил в душе любовь к родине: "Ты со мной неотступно всегда и везде"... И дальше: В струях Тибра мне видятся волны Невы, Петербургских дворцов отраженья, В дальних звонах я благовест слышу Москвы, Переливы церковного пенья...            В ПОХОД    (Барабанный марш)   Длинною колонной шли войска и пели, эхо хохотало им в ответ, полные народом улицы гудели, флагами был город разодет. Дробью рассыпаясь, били барабаны, солнце клало блики на штыки, — в дальние чужие, вражеские страны с песней развеселой шли полки. В песне бушевали молодость и силы, звали к пляске, смеху, — не к войне, будто и не ждали братские могилы жертв на чужедальней стороне! Будто не прощались с воинами жены, плача у любимых на груди,   будто не звучали жалобы и стоны в битвах беспощадных впереди... Город распрощался с войском у заставы, матери рыдали вслед полкам, дальше провожали лишь кусты, да травы, да склонялись ивы по бокам. Отблески заката в небе доцветали, мягко золотились облака, войско уходило в розовые дали, песня разливалась, как река. Волнами шумели песни перекаты, удаль в ней бурлила, — не вражда, с песней разудалой в даль ушли солдаты, чтобы не вернуться никогда. СРАВНЕНИЯ. Оттенкам счета нет в садовой панораме. Средь зелени, где солнца луч залег, Чуть движет черно-желтыми крылами Над белым крестоцветом мотылек. И вдруг встает в лучах воспоминаний — Сравнения неоскудевший дар — Георгиевский крест на доломане Зеленых гродненских гусар. 1958 ПАМЯТИ ПОЭТА Вынесли гроб отпетого, Зароют в землю потом... Жил-был поэт - и нет его, И вянут цветы под крестом.. Книжка стихов останется И долго еще будет жить, - К ней от могилы тянется Бессмертия хрупкая нить. Кн. В.А. Сумбатов            В. Набоков Три стихотворения Владимира Набокова. Первое, написанное в 1944-ом году. Каким бы полотном батальным не являлась советская сусальнейшая Русь, какой бы жалостью душа не наполнялась, не поклонюсь, не примирюсь со всею мерзостью, жестокостью и скукой немого рабства — нет, о нет, еще я духом жив, еще не сыт разлукой, увольте, я еще поэт. Второе было написано в 1928-ом году: Мою ладонь географ строгий разрисовал: тут все твои большие, малые дороги, а жилы — реки и ручьи. Слепец, я руки простираю и все земное осязаю через тебя, страна моя. Вот почему так счастлив я. И если правда, что намедни мне померещилось во сне, что час беспечный, час последний меня найдет в чужой стране, как на покатой школьной парте, совьешься ты подобно карте, как только отпущу края, и ляжешь там, где лягу я. И, наконец, от 1937 года: Бессмертное счастие наше Россией зовется в веках. Мы края не видели краше, а были во многих краях. Но где бы стезя ни бежала, нам русская снилась земля. Изгнание, где твое жало, чужбина, где сила твоя? Мы знаем молитвы такие, что сердцу легко по ночам; и гордые музы России незримо сопутствуют нам. Спасибо дремучему шуму лесов на равнинах родных, за ими внушенную думу, за каждую песню о них. Наш дом на чужбине случайно, где мирен изгнанника сон, как ветром, как морем, как тайной, Россией всегда окружен. В. Набоков      Георгий Иванов . . . Несколько поэтов, Достоевский, Несколько царей, орел двуглавый И державная дорога — Невский. Что мне делать с этой бывшей славой? Бывшей, павшей, изменившей, сгнившей? Широка на Соловки дорога, Но царю и Богу изменивший Не достоин ни царя, ни Бога.        Ген. Шинкаренко. (Н. Белогорский) Генералу Врангелю. Два штандарта в вашем тесном кабинете, В сонных складках шёлка память славных дат. Помните ли жест на конном стилизованном портрете? Вам теперь осталась лишь любовь израненых солдат. Вы ходить любили быстрыми шагами, — Но теперь так много заповедных черт. Палубу тюрьмы так много раз измерили вы сами: Ваш, Корнилов был куда просторней; он ушел в Бизерт. Помните ли ночь с кострами над Червленой? Божьи звезды в небе с звездами ракет? Площадь и собор? Привет Царицынской толпы влюбленной? В дни побед вы были все такой же как теперь, — аскет. Помните дни мая, выход наш из Крыма? Как за поездом бежали казаки? А теперь, мечта Архистратига скрылась в клубах дыма. За чужой неласковой оградой Русские полки. Ваши казаки под стражей сенегальцев, И Корниловцы в тоскливых лагерях. Но с тех пор, как ваша армия — лишь армия скитальцев, Даже Русский ветер скован и не смеет дуть в степях. И в тот скорбный миг, когда вас победили, Вашей родины окрепли кандалы; И свобода умерла в тот час, когда морские мили Начали считать вы, глядя на соленые валы. Как я жду, чтоб ваша армия воскресла? Конница пойдет, удилами звеня; Вы оставите каюту и привинченные кресла, — В поле так весене, — сядите вы снова на коня... А пока штандарты в вашем кабинете. Спит и не проснулась память славных дат. И живет лишь жест на конном стилизованном портрете ... Вам осталась лишь любовь израненых солдат. Ген. Шинкаренко. (М- Белогорский). Н. Снесарева-Казакова. Кадеты Каппелевцы Там — под бурю набатного звона, В снеговые сибирские дали Они мчались в горящих вагонах, На разбитых площадках стояли. Они пели, безумные, пели — Обреченные в жертву Вандалу. На их черных кадетских шинелях Еще свежая кровь не застыла! Красный флаг наступал отовсюду, Русь металась подстреленной птицей ... Никогда, никогда не забуду Эти русские, детские лица. . . . Как звезды были их глаза Простые, русские кадеты; Их здесь никто не описал И не воспел в стихах поэта. Те дети были наш оплот. И Русь поклонится их гробу; Они все там до одного Погибли в снеговых сугробах..." Михаил Николаевич Залесский Родился 4 июня 1905 года в Симферополе, скончался в Сан-Франциско 22 марта 1979 года. Мальчиком пошел в Добровольческую армию. Донской кадетский корпус, Югославия, химическое отделение Загребского университета. В начале 30 годов стал членом Национального союза нового поколения (впоследствии НТС). В 1942-44 годах вел нелегальную союзную работу в оккупированных немцами областях России. Был в Минске, Харькове, Киеве. После войны работал в Институте по изучению СССР в Баварии, а затем переехал в Соединенные Штаты и поселился в Сан Франциско. В 1973 году вышел на пенсию. Состоя, кроме НТС, в Казачьем союзе и Кадетском объединении. В 1978 году издал книжку своих стихов — «Слава казачья». БИЛЕЧА Мне часто ночами снится Серых гор и туманов встреча: Черногорская граница — Угол Богом забытый — Билеча. Невеселое новоселье: Козьи в горах тропинки, Бьется в утесах ущелья Пена холодной Требинки... Казармы, — пустые массивы — Старины минувшей тени. Мечется ветер визгливый В ржавых шипах заграждений... А на камнях косогора, В тени минарета вышки, Кучками белого сора, Двух улиц жмутся домишки. В них — освященный веками Пограничья суровый быт. Не зря всех заборов камень Следы многих пуль хранит. Зимою — дожди и туманы. Летом — томящая сушь... Ну ж, уголочек поганый! Воистину — центроглушь! М. Залесский, 37 вып. Константин Бертье де ла Гард ... Мы - боль и скорбь былого Не заживших старых ран, Призрак прошлого святого Ряды последних могикан! Нам смены нет и день настанет, Когда покинув этот свет Пред императором предстанет Последний строй его кадет. Мы уделы всех страданий Еще страшны врагам своим, Но не сломает нас изгнанье Мы честь свою не отдадим. Нас жизнь уносит понемногу, Но чувство локтя знаем мы, Сбираясь в вечную дорогу, Тесней сомкнем свои ряды. Пусть мир кипит в кровавой пене, Своих знамен мы не свернем, И преклоним свои колени Перед Россией и царем. Немного нас но и не надо, Мы доживем своей средой И в день последнего парада Нас ждет могучий мертвый строй! Алексей Мальчевский Алексей Павлович Мальчевский, кадет Русского кадетского корпуса. Во время второй мировой войны, будучи резервным офицером югославской армии попал в плен, где и отсидел до конца войны, отказавшись сотрудничать с немцами. После войны с семьей переехал в США. Им была издана книга „Ступенями в прошлое". Скончался 6 февраля 1991 года. . . . Нас не вспоили, не вскормили Отчизны дорогой поля, Но мы тебя всегда любили, Родной, святой Руси земля. И если бледны, как в тумане, Видения земли родной, Пред нами, словно на экране, Клочек ее встает другой: Тот островок, что на чужбине Любовью к родине нас грел, В нас воплотил ее святыни, И честь, и долг привить сумел.   ОТРАЖЕНИЕ В ЗЕРКАЛЕ Стал совсем на себя не похож. В жизни видел не мало я рож. Вот моя к ним прибавилась тоже. Ну, на что это, правда похоже? Говорят, не-беда - у мужчины На лице коли станут морщины, - Я же с этим совсем не согласен, Не люблю, Вам окажу, таких басен. Вот сегодня взглянул и опешил: В отраженьи как будто бы леший. "Виноват - я ему говорю Вообще, так скаэать, не пойму За какие грехи или вины У меня появились морщины?" - И от этого самого дня Вдруг напала тоска на меня. Чтоб в уныние больше не впал ПРОХОЖУ СТОРОНОЙ У ЗЕРКАЛ. А. Мальчевский. Борис Ушаков Кадет 3 класса IX выпуска ККК Умер в ноябре 1923 года. Мы русские люди, мы люди изгнания; Потомки семей храбрецов Мы изгнаны с Родины без сострадания За грешные нравы отцов. Ушли мы сражаясь, ушли мы страдая, С просторов Великой Земли. О, Русь наша мать! О, Россия родная Сыновным молитвам внемли! Ты слышишь, о чем говорят те молитвы? Мы снова готовы схватиться за меч, Готовы мы вынести новые битвы, Готовы за Родину лечь. Чу, слышится стон из души наболевшей, То голос из Русской груди. Россия! Мы слышим! Твой вопль долетевший Позвал нас! Страдалица жди! В поход! Собирайтесь! Гусары, уланы Скорей становитесь в ряды! Уж веют знамена, трещат барабаны... Уж видятся схваток следы!.. Но все это грезы, все это мечтанья, Мечты наболевшей души... Мы русские люди, мы люди изгнания, Вдали от России.., в глуши... Сентябрь 1923 года. Написано кадетиком 3 класса IX выпуска Борисом Ушаковым. Н. АГНИВЦЕВ . . . В Константинополе у турка Валялся, порван и загажен, План города Санкт Петербурга, — В квадратном дюйме триста сажен. И хлынули воспоминанья, Прерывист шаг и взор мой влажен. В моей тоске, как и на плане, В квадратном дюйме триста сажен. . . . Как вздрогнул мозг, как сердце сжалось, Весь день без слов, вся ночь без сна: Сегодня в руки мне попалась Коробка спичек Лапшина. О сердце, раб былых привычек, И перед ним виденьем вдруг Из маленькой коробки спичек Встал весь гигантский Петербург: Исакий, Петр, Нева, Крестовский, Стоэвонно-плещущий Пассаж, И плавный Каменноостровский, И баснословный Эрмитаж. Последним отзвуком привета От Петербурга лишь одна Осталась мне вот только эта Коробка спичек Лапшина МОЛИТВА РЕБЕНКА Господи, Боже Ты мой, С доброй, седой бородой, Боже, склонись с неба к маленькой, Господи, Боже Ты мой. Очень мне плохо и жутко, Очень мне холодно здесь... Можно к Тебе на минутку В небо по лесенке влезть? Там - говорят - очень много Хлеба в Твоей вышине... Знаешь, все время, ей Богу, Есть очень хочется мне. С белого, белого неба Кинь для России, Господь, Чуточку черного хлеба, Самую чуточку хоть. Боже, для нас в переулке Сделай, пожалуйста, так, Чтоб пятачковая булка Стоила снова пятак. Чтоб русский с русским не дрались, И чтоб еще по ночам Не приходили, ругаясь, Люди с винтовками к нам. Боже, в любви неизменной, Скоро ль придешь с высоты? Только уже непременно Сам опустись нынче Ты. Если ж для дела такого Сына - Христа - своего Снова пришлешь Ты, то снова Люди убьют здесь Его. И вот еще, милый Боже, Очень прошу Тебя я Мне объяснить, отчего же "Русской" ругают меня. Русской была я и буду, Если родилась такой! Разве быть русской так худо? Господи, Боже Ты мой. С белого, белого неба Кинь для России, Господь, Чуточку черного хлеба, Самую чуточку хоть... Берлин 1921 г. (КП 40, 1986) Николай Николаевич Домерщиков стихотворение, написаное по случаю празднования 16-летнего пребывания в Венецуэле. 16 лет прошло с тех пор, Как в лагерях мы прозябали, И на Америку свой взор С надеждой тайной устремляли... Слыхали мы. что есть Нью-Йорк, С превысоченными домами, Работа там зовется «ворк», И что там платят долларами. Слыхали мы про Аргентину, (Вертинский про нее певал), Но все ж туманную картину Весь континент тот представлял. Вдруг говорят: «Хотите визу? В Венецуэлу, в Каракас?» Чернявый консул смотрит снизу. Ответить просит сразу нас. Схватили карту, поискали. Венецуэла — где она? Как будто в детстве мы слыхали, Что это дикая страна. Ах вот она — земли немало, Экватор близко — не беда, Не будет хуже, чем бывало, Зато нет снега никогда! Перекрестились, помолились, На карту капнула слеза, Наутро к консулу явились И шепотом сказали «ДА»... 16 лет с тех пор прошло, Условия не раз менялись, Но до сих пор нам хорошо, Иначе б тут мы не собрались. Гаснет луч, жизнь клонится к закату, Зенит давно остался позади, И больно, больно чувствовать утрату Прошедших лет, прошедшего пути. Когда встречаешь тех, с кем юность протекала И вспоминаешь дни без горя, без забот, Тогда мне кажется, что шутку жизнь сыграла И что еще возможен поворот. Но поворота нет, дорога вьется в гору. Года минувшие и юность не вернуть, А впереди уже открылся взору Последний перевал, где оборвется путь . . . (Николай Домерщиков, вице-фельдф. 11-говып. Княже-Констант, кад. к.) М. Каратеев Из юношеских стихотворений КРАСНАЯ ЗВЕЗДА. Людскою кровью грязны панели, Здесь лишь недавно закончен бой, Еще порою разрыв шрапнели Дымком повиснет над головой. Стрельба и крики. Матросы взяли Вокзал и город. Дома в огне, — «Что там, товарищ? Кого поймали? — «Должно быть белый». — «Давай к стене!» Короткий выстрел... Потоки брани, Вершит победу звериный пир. На всех достанет кровавой дани И сытым красный уснет вампир. Всю ночь расстрелы, грабеж, облавы. Несут добычу на поезда, А в черном небе, взойдя кроваво Пятью лучами горит звезда. ГУСАРЫ. (посвящается л. гв Гродненскому гусарскому полку) Вперед, гусары! — Пора настала, Ведь ваша доблесть — стальная твердь! Скорей по коням, напев сигнала Послушных долгу зовет на смерть! Вперед, гусары! Отцы и деды Смогли прославить штандарт родной, Их тени с вами! Они к победе Ведут вас снова в кровавый бой. Вперед, гусары! Рассыптесь лавой, Несите гибель на вражий стан! Покройте снова бессмертной славой Крылатый ментик и доломан! Вперед, гусары! Ведь вы велики, Ведь ваша доблесть — стальная твердь! На каждой сабле, на каждой пике Несите славу, несите смерть!      СТИХИ Э.А. Над облаками, юности белее, Лететь легко; а жизнь зовет вперед, И на душе становится теплее, И кажется, что молодость поет. ...А помнишь нашу?.. Горький запах гари Ее душил; повсюду шли бои; И падал рядом брат... кунак... товарищ... Друзья твои и близкие мои... И жгли глаза непролитые слезы: О каждом где-то Бога молит мать, И нет у нас ответа на вопросы, Которые так страшно задавать. ...Мы выжили. Но память сохранила Как редкий дар, большую радость встреч. И только сердце, — сердце не забыло И приказало памяти сберечь Тепло и дружбу на глухих привалах, — А в темноте холодный взвод курка... — В угаре боя юности не стало. ...Но что об этом знают облака?! Э.А. . . . Красивый дуб с могучею вершиной, И ветви, как объятья, широки. — Зачем, мой друг, ты так калечишь сына И КОРНИ превращаешь в корешки?! Ты говоришь воинственно и строго, — Я до души твоей не доберусь. А ведь корней у дуба очень много, Но лишь один из них зовется Русь. Пусть красный флаг враждебен и бесстыден, Трехцветный флаг роднит и греет нас. Мы все друзья, и разницы не видим Ни в цвете кожи, ни в разрезе глаз. Все так же горячи объятья друга, Надежна и крепка его рука, И русский — локтем — чувствует упруго Татарина, грузина, калмыка. Вот почему объятья дуб раскинул, Вот почему так корни сплетены. Вот почему в тяжелую годину К нему в грозу придут его сыны. Осину ветер выворотит с корнем. И беспощаден, а порой и груб, Березу сломит гордый ветер горний, Но только обласкает дуб. Э.А. АЛЕКСЕЙ ЭЙСНЕР (1905-1984). СТИХОТВОРЕНИЯ *   *   *           Стихает день, к закату уходящий. Алеют поле, лес и облака. По вечерам и горестней, и слаще Воспоминаний смутная тоска.           Вот так же хлеб стоял тогда в июле, Но – кто глухую боль души поймет? – Тогда певучие свистели пули И такал недалекий пулемет.           И так же теплый ветер плакал в роще И тучи низкие бежали до утра, Но как тогда и радостней, и проще Казалась смерть под громкое «ура».           И как под грохот нашей батареи, Ложась на мокрую и грязную шинель, Спокойней засыпал я и скорее, Чем вот теперь, когда ложусь в постель.           Как было легче перед сном молиться И, прошептав усталое «аминь», Увидеть в снах заплаканные лица И косы чеховских унылых героинь.           А на заре почистить голенище Пучком травы – и снова в строй. Теперь Моей душе потерянной и нищей Приятно вспомнить гул приклада в дверь,           Когда, стучась в покинутую хату, Чтоб отдохнуть и выпить молока, Ругают громко белые солдаты Сбежавшего с семьею мужика.           Ах, не вернуть. Ах, не дождаться, видно. Весь мир теперь – нетопленый вагон. Ведь и любить теперь, пожалуй, стыдно, Да как и целоваться без погон!           Ничей платок не повяжу на руку. И лишь в стихах печальных повторю Любви к единственной немую муку И перед боем ветер и зарю. Русский юноша, имя которого до нас не дошло, родившийся и выросший в Китае: Меня ласково русское солнце не грело, Не румянил мне щеки российский мороз, Колыбельную песнь мне отчизна не пела Ветер русских степей мне не путал волос. Отчего же тогда я, взращенный чужбиной, Я, из книг и рассказов лишь знающий Русь, С миллионами прочих о ней, о любимой, Так мечтаю и к ней своим сердцем стремлюсь? Оттого, что родился я с русской душою, Оттого, что течет во мне русская кровь, Оттого, что и силой нельзя никакою Погасить в моем сердце к России любовь! Н.Н. БОГАЕВСКИЙ (Н. Воробьев) 3 июля 1989 г. в местечке Пебл Бич, Калифорния, скончался Николай Николаевич Богаевский. Покойный родился в 1908 г. в Петербурге. Он был племянником Донского Атамана генерал- лейтенанта А.П. Богаевского. Коля получил образование в Донском Императора Александра 111 Кадетском корпусе, который он закончил в Гарадже, Босния. После этого он учился юридическом факультете в Белграде. В Монтерее, в Американской Армейской Школе Языков (теперь Институт Иностранных Языков Министерства Обороны), он преподавал русский язык. Н.Н. был исключительно талантливым человеком: он был поэтом, писателем, художником, отличным регентом хора и прекрасным преподавателем. В институте он основал русский хор, в котором пели наши американские военные студенты. Хор прославился на всю Америку. Коля часто выступал с хором на инвалидных балах в Сан-Франциско. Посвящается Донскому Императора Александра 111 Кадетскому Корпусу. Здравствуй, мальчик мой, вихрастый, непокорный! Долго не видались мы с тобой, Сотни верст исколесив дорогой торной По чужой, не русской мостовой. Помню я тебя совсем еще мальчишкой — Утреннюю раннюю росу — Ты шагал тогда в суконной шинелишке И с пятном чернильным на носу. Год за годом шел обычной чередою... Ты мужал, и полный вешних сил, Легкий пух над оттопыренной губою, Как гусарский ус ты теребил. Много было вас тогда в стране далекой, Малышей с душой богатыря! Вас в одно звено вязал девиз высокий: За Россию, веру и царя. Стены Корпуса, в Хабаровске, в Полтаве, В Питере ль в Тифлисе ль, на Дону — Говорили вам о старой русской славе, И как чтить седую старину. Как лелеять славных прадедов заветы, Шелест ветхих боевых знамен, Имя гордое — российские кадеты И с сургучным вензелем погон. А потом тебя встречал, я в ночи черной, Что страну покрыла пеленой... Милый мальчик мой, вихрастый, непокорный, Первым рвался ты в неравный бой. В небе заревном пылающей Каховки Вижу твой дрожащий силует — Помню: с папиной «взаправдашней» винтовкой Ты шагал, тогда в тринадцать лет. И желая как-то скрыть фальцет высокий, Ты нарочно басом говорил... Как боялся ты тогда, что ненароком С фронта к мамочке отправят в тыл! В сапожищах ноги детские шагали, И дорог на них ложилась пыль... И Ростов и Перекоп тебя видали, Степи Сальской укрывал ковыль... О семье своей ты ведал понаслышке, Или слабо помнил... До того ль? И все в той же рваной шинелишке, Ты шагал, тая печаль и боль. Не твои ли это слышали мы стоны, Твой недетский, леденящий крик? Не тебе ль, дружок, кокарду и погоны Вырезал в Ростове большевик? Ты, кто Белое святое наше дело Твердо нес на худеньких плечах, Чье замерзшее искрюченное тело Видел я в окопах и во рвах? И сегодня в этой встрече нашей, Мне тебя хотелось помянуть Добрым словом и заздравной полной чашей, Передать, что так теснило грудь. И сказать тебе, мой мальчик беспокойный! Сколько не видались мы с тобой, Сотни верст исколесив дороги торной По чужой, не русской мостовой! Правда, помню я тебя совсем мальчишкой, Да ведь сколько лет-то с той поры! На тебе, ведь, нет уж черной шинелишки, Серебром усыпаны вихры. Лишь глаза твои, как встарь, горят задором, И коль в эти загляну глаза — На плечах опять почудятся погоны, Юные услышу голоса... Снова в прошлое мне приоткрыты двери, Мы с тобой опять в краю родном, И кадетское, как прежде, бьется сердце Под обычным штатским сюртуком... Н. Воробьев. КАДЕТАМ Я снова о жертве кадетской пою. Я знаю — уж пелось. Простите... Но с ними, погибшими в грозном бою Связали нас накрепко нити. Быть может в укор из отцов кой-кому Пою я — держались не крепко, Позволив, чтоб Русь превратила в тюрьму Босяцкая хамская кепка. * * * Ему и пятнадцать-то было едва ли, Хоть он и божился, что да. Ведь даже ребячьи сердца полыхали Тогда, в лихолетья года. Не спрашивай имени — столько ведь лет! Удержишь ли в памяти это? Но вечно стоит пред глазами кадет, И мне не забыть кадета. Донец ли, орловец — не всё ли равно? Из Пскова он был иль с Урала... С поры лихолетья я помню одно — Кадетская бляха сверкала, Да по ветру бился в метели башлык, Как крылья подстреленной птицы. Был бледен кадета восторженный лик И снегом пуржило ресницы... Он двигался словно не чуя беды И пулям не кланялся низко. Трещал пулемет и редели ряды, И красные были уж близко. И наземь он пал неуклюжею цаплей И шею он вытянул в небо смешно, И вытекла Жизнь — просто капля за каплей, Бурля и искрясь, как в бокале вино. Не спрашивай имени — имени нет... Был чей-то сыночек. Российский кадет. Калифорния 1973 Н. Н. Богаевский. 24 декабря. М. НАДЕЖДИН МЫ ЮНОСТИ ФАКТИЧЕСКИ НЕ ЗНАЛИ... Мы юности фактически не знали, Попав из корпуса в походное седло, И без раздумия, без жалоб променяли На дым костров домашнее тепло. В уроках мужества мы закаляли души, От слез удерживали детские сердца, Борясь за Родину на море и на суше Во имя верности до смертного конца... Бывало нелегко. Бывало часто тяжко - Ребенок все-таки страдает без семьи... И часто слышала кадетская фуражка, Как мы выплакивали горести свои, Но плакали не вслух, а затаив рыданья. Нас окружали дни походов и боев, Мы видели вокруг суровость и страданья, Мы впитывали боль предсмертных, горьких слов... Так юность и прошла простреленной страницей... Мы стали взрослыми уже в пятнадцать лет, Но, сохранив в душе стремленье помолиться, Встречая у костров безрадостный рассвет. И нежность не ушла, она осталась где-то Запрятанной в душе, как драгоценный клад. Она вела меня (и до сих пор кадета!) Сквозь каторжные дни и подсоветский ад... Она пришла со мной сюда, за океаны, К пределу жизненной скитальческой межи, Чтоб проводить потом туда, в иные страны, За наши бедные земные рубежи... Полковник Н. А. Чудинов ПОКАЯННАЯ Со святыми в селеньях небесных Упокой, Боже, павших в бою За родную страну, и безвестных, Убиенных за веру Твою. Имена их Ты, Господи, веси, Кто заполнил безвестных могил Длинный ряд, всех пропавших без вести, Всех, в подвалах ЧК кто почил. Истекали когда они кровью, Ни один дорогой человек Не склонился у их изголовья, Не закрыл холодеющих век. Миновали кого вражьи пули, Доконали тифозные вши, А другие навеки уснули На постах в неизвестной глуши. Завывали в полях волчьи своры, Стон забытых в поле заглох, А в подвалах ЧК гул мотора Заглушал убиваемых вздох. Сохрани, Боже, воспоминанье, Да пройдет оно из рода в род, Об их подвигах, смерти, страданьях - За отчизну и русский народ. Святый Боже, спаси и помилуй, Отпусти величайший наш грех, Что мы, жизнь сохранивши и силы, Забываем подвижников тех. Замоливши лишь грех, из скитанья Возвратимся к земле, залитой Жарким потом, слезами страданья И их жертвенной кровью святой. Всеблагий, Всемогущий, помилуй, Обрати на Россию свой взор, Возврати ей и славу и силу И сними поношений позор. (Белая Церковь, 1927 год) * * * Кто снимет с нас позорные оковы, Кто возвратит нам Родину и честь, Кто воскресит старинные основы И принесет прощенье, а не месть?! Один лишь Он, наш светозарный Воин, На землю посланный от Бога Сил, Кого народ заблудший недостоин, И Кто забыл все, понял и простил. (Белая Церковь, 1928 год) Игорь Автамонов Я - ВЕРНУСЬ (Белым воинам) Мы погружались днем, а уплывали ночью... Из труб упорно шел тяжелый черный дым... А утром, с палубы, мы видели воочию, Как медленно тонул за горизонтом Крым... Вокруг крестили даль... Стоял и плач и шепот. Но с Родиной тогда я не прощался, нет! А позже - лишь во мне вставал обиды ропот, Я верил, что вернусь, хоть через много лет! И верю я теперь: быть может, лишь душою Вернусь на Родину - в Россию, в нашу Русь! Молитвой, книгами - я мост туда построю! Любовью к Родине!.. В Россию я вернусь!!! 1980 г. Лос Анжелес. (Написано к 7-му Кадетскому Съезду в Париже, в июле 1980 года. Автор - кадет 11-го выпуска ПРВККККК). L3HOME       Кадеты       А.Г. Лермонтов       lll@srd.sinp.msu.ru      last update: 18.01. 2007