Магнитные    бури  нашего Отечества

Деревня Сомино

Вселение

20 лет назад, в 1981 году мы купили избу в деревне Сомино напару с Поляковыми. Купили дешево, думали - на два-три отпуска, пока не надоест, а получилось надолго. По домовой книге, которую бросили вести четыре года назад, получалось, что побывало у нас более 60 человек родственников и друзей, а если учесть, что многие были по несколько раз, то человеко-посещений получится куда как больше сотни

История с географией

Себежский район - озерный край, расположенный на юго-западе Псковской области, на границе с Латвией и Белоруссией. Еще при Иване Третьем проходила здесь граница Московского царства, и сюда же она вернулась в наше время. Подолгу бывали здесь поляки, прокатывались волнами завоеватели других кровей. Окончательно граница установилась при Екатерине II.

Почти три года стояли здесь немцы в последней войне. В нашей избе у них была офицерская столовая, а хозяева, Елисей Игнатенок с дочкой Марфушей и внуками жили в бане.
Из того малого, что нам удалось узнать о прошлом деревни, известно, что Сомино была барской деревней, но барин в ней не жил, вот в Ошково жил барин, а где наш жил - не знаем. А соседние Лужки были вольные всегда, только сейчас в Лужках в трех избах живет четыре человека, а дачников вовсе нет, дорога плохая. Раньше в Сомино конечно же был колхоз, а перед колхозом, и перед первой германской войной, деревня разошлась по хуторам - раскатали по бревнам избы, и радостно благодаря крестьянского радетеля Столыпина, перевезли на новые места. Да вот проходила мимо цыганка, и напророчила - недолго, мол, вам жить по своей воле, сгонят всех обратно! Так и получилось.

У нас в Сомино большое озеро, Соминское, оно соединяется узкими проходами слева - с Лобовским озером, а справа - с Ошковским. Рыба ловится на удочку - ерш, окунь, уклея, подлещик, красноперка, плотвичка, только мало кто ее ловит на удочку кроме нас, а карась и линь исключительно идет в сетку, есть и щука, а вот сомов в Сомине нет и отродясь, говорят, не было. Загадка.

Еще есть у нас несколько родников, наш самый большой, метрах 100 от нашего дома. Большой родник, за пять секунд наполняет ведро вкусной холодной водой, не сбавляя напора в самое жаркое лето. Этот родник считали святым до революции, знаем, что там была часовня.
Вокруг деревни луга, перелески, в получасе ходьбы начинается сосновый бор, большой и богатый грибами и ягодами, хотя сейчас безработное население стало выгребать и то и другое на продажу заезжим скупщикам, а по бору прошелся наш сосед "прокурор" Коля, валил даровую древесину почем зря.
И валит до сих пор.

Заканчивая географический обзор, отметим, что неудобная, но вполне проезжая дорога чуть длиннее километра соединяет нас с рижской трассой, и что есть в деревне электричество и радио, и автолавка заходит когда два, когда один раз в неделю.

Население

Точно не считал, но так на вскидку в Сомино изб 25, из них местного или точнее условно-местного зимующего населения наберется изб 10. Условно - потому, что одни пришли из соседних деревень, а у других имеется лишь некоторая родственная зацепка.
Пожалуй наши Игнатенки самые коренные и будут. С них и начнем.

Елисей, Марфуша и Борис Александрович Игнатенки

Дед Елисей Игнатенок был личностью легендарной. Был он охвачен неуемной любовью к железу и стаскивал в дом все, что ни попадя. Когда мы появились, его уже лет 10 как не было на свете, а в избе и в сарае и вокруг каких железяк только не было! Говорили, что если трактористы утром не находили какой либо части трактора, они прямым ходом шли к хате Елисея, и хозяйка молчком выносила искомое. Страсть эта не была бессмысленной - он все умел починить и был горазд на выдумки. У нас долго лежало его приспособление для единоличной пилки бревен - роль партнера выполняла пружина.
Еще он был человек строптивый и не робкого десятка. В Германии, в бараке, вечером, немецкий солдат выкрикивал какую-то команду, и Елисей регулярно кричал в ответ тем же тоном некое наше ругательство и в ответ на пугливое увещевание земляков только отмахивался. Были там с Елисеем и его дочь Марфуша с сыном Борькой и дочерью и еще больше половины деревни. Те, кому тогда повезло, не угнали, теперь жалеют - выплаты нынешней Германии бывшим остарбайтерам весьма сейчас кстати.

Дочь Елисея Марфа Елисеевна опекала нас как родных, и мы с ней породнились за эти двадцать лет.

Она сердилась, когда мы звали ее по имени-отчеству и просила звать Марфушей. В молодости был у нее роман с офицером из воинской части, стоявшей неподалеку. Офицер оставил ей сына и дочь, а сам погиб где-то на войне. После возвращения из Германии есть было нечего, Марфуша пошла ненадолго на заработки, а дочка умерла от голода. Вся ее жизнь сосредоточилась на Борисе. Последние годы она ослепла и сильно болела, но тянула, пока не подошла ему пенсия. Умерла прошлой зимой.
Борис остался один. Человек он неустойчивый, страдает запоями, но огород держит и картошку содит. По трезвости нормальный и даже в чем-то интеллигентный человек.

Дядя Ваня Журавлев

Дядя Ваня был человек редкой судьбы, неправдоподобного везенья. Судите сами - всю войну - в пехоте, притом - после коротких фронтовых курсов - младшим офицером, Ванькой-взводным, и на тебе - остался жив! Ранений, контузий хватало. Но руки и ноги целы. Рассказывать о войне он не любил, нет в ней, в войне, ничего интересного.
И каждый почти день топал он ножками в Идрицу, зажав в руке выданные женой Ниной на поллитру 3р70к ( кажется так? уже и забывать стал святые цифры). И каждый день возвращался домой, в первые годы нашего знакомства вполне твердой походкой, потом все с большей неустойчивостью. И неизменно заходил по дороге в наше подворье.
-Сынки!- раздавался его радостный призыв, и мы все с Женькой и другим мужским населением бросали дела и предавались беседе.
Записать бы, да вот…
Иногда мы пытались взывать к трезвости
-Дядя Ваня, вредно, не хорошо каждый день пить-то!
-Хорошо! - радостно восклицал он в ответ.- Хорошо, сынки! Мне хорошо, других я не обижаю, значит и им хорошо.

Под конец он ослеп, по дороге несколько раз расшибался и иногда по просьбе Нины мы привозили ему водку домой. Потом однажды вернулись, а дяди Вани уже не стало.

Дядя Леня, Маруся, Валя и Виктор Лужковские

Дядя Леня весь лучился любопытством, лукавством и добротой. Хоть трезвый, хоть и выпивши. Разговаривать с ним было неподдельно интересно. Не только потому, что повидал он много, скитался по свету. Например, он строил Москву. - еще до
войны, где-то на Соколе и говорил об этом с гордостью.
Но дело не в его "бывалости", а в том, какие он задавал вопросы, какие темы выбирал для неторопливой дискуссии! Куда там надутым митрофанушкам из Думы!
Еще был он рыбак, благо что изба их стоит около озера. Но признавал только сетки. Динамит и электрохимию отвергал с возмущением.
Вижу, что получается рассказ скучным. Увы, не могу найти подходящих слов. Трудно рассказать о близком хорошем человеке. Смотрите на портрет.

Тетю Марусю ударила молния. Вернее, ударила она в хату, которая буквально взорвалась, а Марусю, которая направлялась в этот момент к двери, полуобгоревшую выбросило взрывной волной из дома. Как требовала народная медицина, ее закопали в землю, потом положили в больницу на полгода.
-Это было после войны, точного года не знаю.
- Мы тогда с Леней всего два месяца как сошлись. У меня Валя была, дочка, а он один. И он меня не бросил, Леня-то! Такую негодящую.
Маруся долгое время была нашей молочницей. Пока не ослепла. Женя Поляков два года назад свозил ее на операцию в Великие Луки, катаракту сняли с одного глаза, но новой коровы покупать не стали - сил мало, да и не на что.
Марусю в войну гнали на работу в Германию вместе со всеми, да по дороге оставили на те же принудительные работы около Могилева. Вот сейчас и не досталось ей германских марок.

Помогает тете Марусе дочка Валя, приезжает из Риги и живет подолгу. А сын Витька - вот он, смотрите. В эту зиму умер. Был он типичный представитель спившегося деревенского vмолодого поколения. Хотя Витьке было уже за 50, он одно время, короткое, был единственным молодым семейным крестьянином в деревне. Но недолго. Жена с двумя сыновьями ушла, не выдержала пьянства, живет в Идрице. Разговор о нем при встрече с Марусей, как у англичан о погоде.
-Ну как Витька сегодня? - Ой, не говори, пьет. Или, реже -да вроде тихий третий день уже.

 

Продолжение последует

Я еще добавлю на эту страницу и слов, и рисунков. Пока вместо послесловия...

Вот моя деревня…

У меня не было, как теперь говорят, "малой родины". В Новороссийске провел я лишь первые месяцы своей жизни, потом отца, инженера-дорожника, перебрасывали то в Ногинск, то в Чебоксары, потом в Литву, в Запорожье, в Сочи и напоследок в Краснодар. Так что стало Сомино нам вместо малой родины, и жители ее - почти все - как свои. Кроме двух соседей.

Прошло больше 20 лет после первой встречи.
Сколько раз за это время принимались приговаривать, оглядываясь на нового правителя, мол, получшало у нас, выправляются дела, скоро совсем в гору пойдет…
А я смотрю на деревню нашу - нет, не лучшает, все хуже и хуже, уже хуже и некуда.
Вымирает российская нечерноземная деревня, вымирает с ней и Россия за воротами столицы, и ничего поделать нельзя. Пока власть оккупирована людьми, у которых сердце не переполнено болью за унизительное существование людей и гибель нашей земли - не будет толку.
Не знаю, когда еще в нашей истории была такая разруха. Может быть только в Смутное время, когда по дорогам шастали разбойники и воры, а в Кремле сидели оккупанты.
Оккупантам не до заботы о будущем, главное - награбить, "пожить всласть" сейчас. А вдруг вскоре разберутся и погонят...

ПОСЛЕДНЯЯ ПОЕЗДКА

Пять лет мы не были Сомино. Дружная наша компания постарела, распалась, многих из бывавших там наших родных и друзей уже нет на этом свете. Детям и внукам деревня стала не нужна, свои есть зеленые уголки поближе к Москве. Хоть продавай, если найдется желающий.
И вот две недели тому (в июле 2006) мы с Зефой и внуком Никитой, только что поступившим в МАДИ, поехали ненадолго в Сомино,давно тянуло навестить, да и проверить не мешало, как там дела, не разграбили ли, не сгорело ли?
Нет, удивительно, но в доме никто не побывал за эти пять лет, все на месте, труба над крышей слегка обсыпалась, но печку растопили без проблем. Зефа взялась за мытье полов и просушку одеял, а мы с Никитой поехали к электрикам - в Идрицу, потом в Себеж: за отсутствием оплаты ( а за что было платить?) нам обрезали провода. Правда, восстановили быстро, но взяли 600р и обещали снова обрезать, если ежегодно не будем платить.

И теперь о деревне, о ее обитателях. Опустошение душераздирающее. Умер дядя Ваня Шлапаков,последний в деревне ветеран войны. военкомат оплатил и поставил памятник, предварительно измотав его жену тетю Зину сбором справок. Она еще больше согнулась и с прошлого года уже не держит корову (ей 88 лет).
Умер Борис, погубили его легкие немецкие евры. Получив и за себя и за умершую Марфушу, он пил по черному, пьянка часто переходила в драку с собутыльниками и одна из них кончилась смертью. Не буду пересказывать подробности.
Уехала Клава ленинградская и грозит уехать к себе в Татарию Клава, что у озера, вот она на фотографии, последняя молочница, крме ка у нее, коров других в деревне нет. Почти совсем не стало приезжих - стало трудно выезжать из Латвии, визы стоят дорого. Наша соседка по прозвищу Боцманша, оттяпавшая у нас колодец, сдвинув забор на две метра, уже два года как живет у дочки в Риге и больше не появится.
Только в доме Полковника, который потом несколько лет был домом Поляковых, появились новые хозяева, молодая пара из Апатит, а с ними на лето приехали друзья и в сумме штук пять детей. Изредка слышны их голоса, а так все время тихо и пусто в нашей умирающей деревне.