|
Н. Косяков
Нечто о «ЗВЕРИАДЕ»
Недавно мне довелось прочесть о споре, который вели два бывших
кадета. Спор касался происхождения «Звериады», известной кадетской
песни. Заинтересовал меня этот спор еще и потому, что оба спорщика
были кадетами моего Первого кадетского корпуса. Одна сторона
утверждала, что первый автор этой песни был Лермонтов и происходит
она, таким образом, из Николаевского кавалерийского училища, вернее
из Школы гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров,
другая считала родиной «Звериады» наш корпус и автором ее Рылеева.

Я полагаю, что этот спор разрешить трудно, но он навел меня на некоторые
воспоминания, касающиеся судьбы нашей «Звериады» Первого корпуса.
Она представляла собой толстую книгу в которую каждый выпуск
вписывал еще звериаду своего выпуска. В седьмом классе, обычно был
особый «хранитель звериады». Чтобы она не попала в руки
воспитателей, было издавно «хранитель» держал ее у себя дома.
В мае 1915 г., на выпускные экзамены прибыл, как он это делал
нередко, Великий Князь Константин Константинович. Как и обычно, не
сопровождаемый никем, он вошел в класс, принял рапорт дежурного по
классу, попросил преподавателя продолжать экзамен, а сам прошел на
«Камчатку» и сел на одной из последних парт.
Это он делал всегда, но тут случай сыграл роковую роль:
он попал на место «хранителя звериады», который в это время отвечал у
доски, а звериада лежала в его парте. Он принес ее из дому, имея в виду
внести в нее звериаду нашего выпуска и затем передать ее следующему
седьмому классу. Великий Князь открыл парту и, увидев странный
футляр, открыл его, стал перелистывать книгу и заинтересовался ее содержанием.
Он уже не слушал ответы несчастного «хранителя» и был
потревожен только вопросом экзаменатора: «Неугодно ли Вашему
Императорскому Высочеству задать несколько вопросов?» Великий
Князь, повидимому, машинально ответил: «Нет. Отлично и так».
Изумленный этим ответом экзаменатор несмотря на немалое «плаванье»
плохого математика был принужден поставить ему довольно крупную
отметку. Возвратившийся к своему месту «хранитель» был встречен
вопросом Великого Князя:
«Это — твое?»
«Так точно, Ваше
Императорское Высочество, — выпускное».
«Можно взять почитать? Я
верну потом».
Бедному кадету ничего не оставалось, как «разрешить».
Событие это может быть и было бы скрыто, если бы звериаду Великий
Князь вернул, но... В четверг 2 июня мы, находившиеся в это время в лагере
корпуса в Петергофе, были поражены известием о смерти Великого
Князя. Как нам говорили, в кабинете Великого Князя на письменном
столе нашли раскрытую тетрадь нашей звериады. Таким образом был
раскрыт секрет пропажи нашей звериады.
Как будто звериада была возобновлена следующим выпуском, 168-
м, но уже по памяти. Следующий за ним 169-й выпуск считал, что так
как нас переименовали в военную гимназию и мы перестали быть
кадетами, то звериаду следующему выпуску передавать не нужно, мы
же 170-й выпуск, несмотря ни на что, ни на то, что у нас отняли
погоны и кокарды, продолжали считать себя кадетами и возобновили
звериаду.
Для этого возобновления, ночью, в декабре, была устроена
специальная торжественная процессия из спальни по нижнему
коридору, по большой лестнице в ротный зал. Каждый нес свечу.
Думаю, что случайные прохожие были не мало удивлены мельканием
свечей в верхнем этаже корпуса. В начале, кажется, апреля корпус
перестал существовать и, конечно, с ним кончилась и наша звериада.
Н. Косяков
Г. Усаров
ПОХОРОНЫ «АЛЬМАНАХА»
Похороны Nautical Almanach'а, происходившую в старшей
гардемаринской роте во время выпускных экзаменов.
Обычно болезнь
Альманаха начинается дня за два до окончания экзаменов по
мореходной астрономии. Бюлетени о его здоровье вывешиваются на
английском языке. У помещения старшей роты вешается флаг
«мыслите» (меньше ход.), и все роты в строю идут «на носках»,
несмотря ни на какие приказания офицеров: «Тверже ногу».
Пение и
громкие разговоры прекращаются, команды фельдфебелей и унтер-
офицеров подаются в полголоса, так же как и ответы строем.
Жизнь всех рот регулируется так, как будто в доме есть тяжело
больной, которого нельзя беспокоить. Листки с температурой больного
появляются в самых разнообразных местах. В день
экзамена по астрономии здоровье Альманаха ухудшается, и в момент
конца экзамена он умирает, о чем корпус немедленно же извещается
траурным объявлением.
Альманах кладут в бумажный гроб, где он лежит
до похорон. Похороны совершаются тайно, ночью чтобы никто не знал
из посторонних не мог бы их видеть. У умершего Альманаха полагается
вдова, роль которой исполняет гардемарин, отвечавший последним на
экзамене по астрономии. Вдова, во всем черном, безутешно рыдает
громовым басом, и при ней безотлучно находится «адъютант корпуса»,
который ее утешает.
Вдове Альманаха рекомендуется присылать
соболезнующие телеграммы. Как и полагается во всех морских церемониях,
председательствует Нептун, с трезубцем в руке, окруженный
своей свитой. Церемонию совершают три жреца в самых фантастических
костюмах и с длинными волосами. Кроме того, в церемонии принимают
участие: хор плакальщиц, во всем белом: почетный караул, совершенно
нагой, с небольшими повязками на бедрах: представители от Гринвича,
Пулкова и от «шпаков», а также две артиллерийские батареи, люди
которых должны быть рослыми, с сильными голосами, в костюме Адама,
с маленькой повязкой на бедрах. Они впряжены в орудия цугом,
въезжают в помещение и выезжают из него карьером.
Затем идет все «корпусное начальство». Представляющие начальство
должны при произношении им соответствующих «восхвалений» кашлять
и делать вид, что не слышат. Кроме того, на торжество приглашаются по
три представителя от каждой роты, в заранее указанной форме одежды.
Во все время церемонии они должны оставаться серьезными и хранить
полное молчание. Гроб Альманаха выносится и тайно, под пение, несется
в назначенное место. Отпевание совершается по заранее составленным
песнопениям, в которых перебирается, конечно все начальство.
Песнопения имеют тон погребальный. Главный жрец вздымает руки к
небу, обращаясь к Нептуну. Нептун произносит высокую речь в похвалу
Альманаха, причем в речь вставлены всевозможные астрономические и
математические термины. Вообще все торжество можно разделить на две
части: первая, когда Альманаха восхваляют и скорбят о его кончине, и
вторая, обратная, когда все его ругают и плюют на него под неутешное
басовое рыдание вдовы.
Под конец службы произносится анафема всему
начальству, которого не любили, и многолетие нескольким избранным.
По окончании службы главный жрец торжественно поджигает Альманах,
который горит под залпы орудий. Затем происходит парад, как будто бы
его и не было вовсе. Я передаю это торжество в конспективной форме.
Каждый выпуск варьировал его в зависимости от артистических способностей усторителей.
Нужно сказать еще несколько слов о «Золотой Книге». О ней все мы
знали с первых дней пребывания в корпусе. Еще кадетами младшей роты
мы с увлечением переписывали «поэзию» из нее, оставленную в
наследство от предыдущих выпусков (у меня сохранились две тетради
таких выписок).
Но тут надо оговориться: хоть о «Золотой Книге» всем было хорошо
известно и считалось, что она хранится у фельдфебеля старшей роты и
передается им следующему выпуску, но из опроса многих офицеров,
старых и молодых, выяснилось, что никто и никогда ее не видел.
Поэтому мне кажтеся, что будет более правильно думать, что «Золотая
Книга» как таковая, в которую вносились произведения на разные случаи
жизни, как в стенах корпуса, так и в учебных плаваниях, не
существовала. А просто, появившиеся в разные времена «поэзии»
расходились по ротам, записывались из года в год переходили, с вновь
повяляющимися добавлениями, в тетради воспитанников. Таким образом
дошли до наших дней и стихи о дальних плаваниях на фрегате
«ДМИТРИЙ ДОНСКОЙ» (1892-93 г.г.) «У штурвала» (1880 г.).
Звериада 1888 года и более поздние, как «Баллада о истории Морского
корпуса 1701-1901 г.г.», «б ноября 1906 г.», «Обклад Гестеско»
(Лушкова) и «Кошмар гардемарина марсафлота» (1912).
Не все обычаи остаются постоянными, а со временем часто
видоизменяются и даже вообще исчезают, в зависимости от эпохи, от
эволюции службы, которая, в свою очередь, следует за техническим
прогрессом материальной части.
Г. Усаров.
Евгений Лазарев-Миронов
Ночной парад
Последний вице-
фельдфебель Крымского корпуса Евгений Лазарев, написал и отправил
вдове Татьяне Сперанской копию памятки «Ночной традиционный
парад», в которой описал передачу традиций уходящего выпуска
следующему за ним выпуску кадет.
Свою «памятку» он посвятил Глебу Сперанскому и его близкому
другу, также ныне покойному, своему родному брату Льву Лазареву.
Не имея возможности поместить всю памятку, мы ограничиваемся
печатанием первой страницы и кратким пересказом остальной части.
Всякий желающий получить представление о некоторых
традициях, должен прочитать «Ночной парад».
Ночь тиха. Пруды уж спят,
Рощи шепчутся листвой,
Спит и серб наш часовой,
Кадеты-крымцы лишь не спят.
Страж стоит у тех казарм,
Где раскинулась большая
Роща, а за ней плацдарм,
А на нем идут шагая —
Строем призраки. Идет
Строй за строем легион!...
Часовой в толк не возьмет —
Что такое, что за сон?!
В темноте июньской ночи
Спит Белоцерковский град,
Крепко смежив свои очи
Крымцы ж — в поле на парад!
По традиции старинной
Назывался он «ночной».
Это выпуск наш прощался
С школой воинской родной.
Далее идет краткое, но красочное описание истории поля. Автор
говорит о том, как на нем когда-то возводили курганы, как по нему
скакали полки венгерских гусар, как проходила по полю русская
конница на службу Царю-батюшке... Позже по полю шагал генерал
Врангель, приветствуя кадет-крымцев на
параде.
Посреди поля — стол. На столе лежит обшитая бархатом кадетская
святыня — «Звериада» и стоит бокал вина, в который опущен
крымский жетон: крест с двуглавым орлом и литерами «КК».
Вкратце говорится о болезненном соединении двух корпусов —
Полтавского и Владикавказского — в один Крымский корпус. Автор
напоминает, что в конце концов кадеты, поняв, что на чужбине мы
должны быть едины, объединяются под одним именем, под одним
названием «Крымский корпус». Прозвучали роковые слова:
«В этот
день святых Царей Константина и Елены знайте, что путь крымцев
нами завершен,
не ждите смены».
(Это было 3 июня 1929 года, последнего года
существования Крымского кадетского корпуса.
Фельдфебель Лазарев
описывает ночной парад последнего, 6-го выпуска. Однако традиции
корпуса хранились еще два года: последним выпуском Крымского
корпуса считается 8-й традиционный.
Счет выпусков шел не со дня основания корпуса в 1920 году, а с
1924 года, когда было положено начало традициям Крымского корпуса
и создана «Звериада» корпуса. Поэтому при упоминании выпуска
прибавляется слово «традиционный», чтобы не путать счет выпусков
со дня основания корпуса в 1920 году с традиционным началом в 1924
году. — Ред.).
После торжественной передачи «Звериады» следующему выпуску,
выходят две выпускные дамы. Владикавказского и Полтавского
корпусов, в кадетских мундирах и с фуражками на головах. Это Лена
Киселева и Катя Дзечканец. Они молча торжественно обходят строй и
становятся на правом фланге. Генералы выпусков надевают им жетоны
в петлицы.
Последним актом ночного парада является пение песни Крымского
корпуса «Мы бывалые кадеты» и передача «Звериады» в руки ее
новому хранителю следующего, 7-го выпуска.
Жетоны надеты новому выпуску, совершен путь преемственности,
ночной парад закончен.
Евгений Лазарев-Миронов
ЗАРУБЕЖНАЯ «ЗВЕРИАДА»
Белград, 1929 год
Нам Царь — отец,
Нам мать — Россия,
Семья родная — наш народ,
И эти истины святые
Хранит кадет из рода в род.
(Этот куплет взят из стихотворения кадета Первого Кадетского корпуса Н.
Щербакова, вып. 1863 г., которое было преподнесено Государю Императору Николаю II
17 февраля 1907 г. на юбилейном завтраке в Царском Селе в день 175-летия кадетского
корпуса.)
Заветы нам даны такие:
Своих нигде не выдавать,
Служить Престолу и России,
За них и жить, и умирать.
Заветы эти сохраняя,
Служили деды и отцы.
Их каждый выпуск, уезжая,
С собою нес во все концы.
А с ними беды и напасти
Всегда нам были нипочем.
По ним мы в счастьи и в несчастьи
Везде друг друга узнаем.
И вот теперь, попав в изгнанье,
От нашей Родины вдали,
В дни униженья, в дни страданья
Твое мы слово сберегли.
Хранили в будничных заботах,
В глубоких шахтах, в гаражах,
В портах, в скитаньях, на работах,
В лесах, в деревнях, в городах,
В «статистиках», в оркестрах, хорах,
В тяжелом, каторжном труде,
И там, где жили, — в разных норах,
Остались верными тебе.
Родной свой корпус вспоминая
И Твой завет, наш Рыцарь-Царь,
Мы в День святого Николая
Собрались вместе, как и встарь.
Разнообразно все одеты:
И сторож тут, и господин.
Но взглянешь... те же мы кадеты,
И все похожи, как один.
Родная речь весельем льется,
По кругу чарочка пошла,
И звериада раздается,
И видишь — Родина жива!
Опять смеяться, петь охочи,
И каждый счастлив выше меры,
Что в этот день он не рабочий:
Он снова РУССКИЙ ОФИЦЕР.
Мы чужды всем здесь. И дорога
У нас со всеми не одна:
У нас могуча вера в Бога
И вера в Белого Царя.
Мы знаем — сгинут дни лихие,
Все это временно, друзья,
Восстанет мощная Россия,
Воскреснет Родина моя.
Поднимем голову высоко,
Блеснет наш меч, как солнце с гор.
И кровью вражеской жестоко
Мы смоем временный позор.
Войдем мы в град освобожденный
Под звон родных колоколов,
Увидим корпус возрожденный,
Родной приют увидим вновь.
Он возродится, корпус славный,
Под прежним именем своим.
И Твой завет, наш Шеф Державный,
Мы им тогда передадим.
| |