|
Тельняшка Рассказик
Когда собираются в лес по грибы-ягоды, деда оставляют дома на хозяйстве. Не то еще потеряется в лесу, не усидит ведь на месте. Потом бегай, ищи-кричи...
Дедом, оставленным в одиночестве, овладевает жажда деятельности. Желательно, общественно полезной. Появляется мысль сотворить что-нибудь этакое. Чтобы близкие, возвратившись с полными кошелками, восхитились, заахали:
-Ну дед! Ну молодец! Во даёт! - А жена даже приобняла бы. А невестка чмокнула бы в предусмотрительно выбритую щечку...
В общем, перебрав варианты, дед решает провести генеральную стирку. Заодно лично опробовать приобретенную молодыми стиральную машину-полуавтомат. Нашу советскую "Сибирь". Надежная машина.
Много лет назад, где-то посреди прошлого века была и у них такая - "Сибирь-1". А сейчас "Сибирь-6". Всё течет, всё меняется. Пыжились, шумели "двадцатый век, двадцатый век!" А он теперь "прошлый", и не более того. Как во времена молодости
деда был девятнадцатый. Тот уж нынче и вовсе позапрошлый...
Принцип стирки прост: водички погорячей напустил, порошок с импортным названием засыпал, она и крутит. Потом отжимает. Полоскание, еще отжимка. Хорошо отжимает, лучше всяких заграничных автоматов. Хоть тут же гладь. Или так надевай.
Главное, рассортировать белье должным образом. Белое к белому. Затем - не самое белое. А там уж и цветное. Любимую тельняшку - память прошлого. Праздничную красную футболку. Может, футболку отдельно? Четвертая закладка? Да ну ее. Футболке
сто лет, она уж и не красная. Так, розовая. Никакой опасности для окружения.
Тельняшки у деда три. Зимние, байковые. Дед любит носить их дома, в осенне-зимне-весенний период. Когда в квартире прохладно. Прежде вроде бы потеплее было.
А теперь зябко как-то. Тут тельняшка - как раз. Дед носит их в порядке очередности...
...Через какое-то время после той славной стирки жена, глянув на деда, с ехидцей такой спрашивает:
- А что это за розовые пятна на тельняшке?
- Какие пятна? Никаких пятен!
- Как это никаких? Вот и вот. Помада губная, что ли? Размазанная - размытая...Застирывал, что ли?
В общем, приходится деду сознаться в грехе: было, совокупил футболку с тельником в одной воде, во время той стирки,
когда в лес все уезжали. Ради одной футболки четвертую закладку, что ли, крутить?
Ай да футболка! Стираная-перестиранная, а покрасила-таки тельник. Дед и сам того не заметил. Тельник-то он не гладил, не хватало еще тельняшку гладить.
Она, как наденешь слегка сыроватую, сама разглаживается. Так они и задуманы были изначально. Чтоб утюги там всякие не раздувать, на мелочи не отвлекаться.
...В следующий раз деда втискивают в машину, с собой берут в лес.
Чтобы инициатив всяких не проявлял, на хозяйстве оставшись. Мало ли, чего еще надумает. Крем-брюлле там. Или балкон красить.
Намекал уже, что нелишне бы... Не хватало еще, сыграет с верхотуры. Глаз да глаз нужен.
Р. Кравченко-Бережной
Апатиты
Наши люди
...Еще один стоп-кадрик просится в компьютер, в текст рукописи, к которой возвращаюсь уже многие годы.
Даже десятилетия. Нечто вроде «книги жизни» получается. Удобно-то как, с компьютером! Раздвинул строчки и
вставил текст. Или убрал оказавшееся ненужным, надуманным. Льву бы Николаевичу такое с его Софьей Андреевной.
Он бы нам вдвое большее собрание сочинений оставил. А она-то намучилась, бедняжка, всё переписывая...
Так вот, речь о том времени, когда, по предсказанию Никиты Сергеевича Хрущёва, мы должны были начать жить
при коммунизме. По удивительному стечению обстоятельств, именно в это время в стране были введены талоны.
Такое застенчивое наименование получила памятная ещё по военным и послевоенным годам карточная система.
Талоны были введены на всё или на очень многое и в первую очередь на продукты питания. Можно было, отстояв
очередь, приобрести («получить») полкило докторской в одни руки и с чувством глубокого удовлетворения
отправиться домой.
Не скажу, что это нас подавляло или удручало. Мы как-то ухитрялись изворачиваться. То кусок оленя где-то отхватишь,
то ещё что-нибудь. У нас в память о тех временах в доме два холодильника. Морозильников-то ещё не было, а добытое
надо было где-то сохранять: дети растут, аппетиты волчьи, кормить надо...
Выручали командировки в Москву и Ленинград. Там мясо «в одни руки» отпускали порциями в килограмм без
талонов. За неделю, особенно в зимнее время, когда купленное можно было хранить в авоськах за форточкой,
на морозце, удавалось наполнить объёмистую непротекающую сумку.
С такой вот сумкой я однажды возвращался из Питера, предвкушая, как закормлю мясом дома, на нашем
Севере, своих детей. Досмотр багажа в аэропорту Пулково производила молодая, хорошенькая и чрезвычайно
нарядная, вся с иголочки, лейтенант милиции. Подъехала к ней и моя сумка. Лейтенант опустила в неё
руку, тут же выдернула и с ужасом произнесла:
- Что это !? - С наманикюренных тонких белых пальчиков стекало и капало красное.
Первым импульсом было сострить - «расчленённый труп»: лейтенант была очень уж хороша собой. Но я тут же
осознал, что, так пошутив, никуда не улечу. И я забормотал что-то жалкое о детях, которые плачут, кушать просят...
Не знаю, нарушила ли лейтенант какую-нибудь инструкцию, отпуская меня с этой кучей мяса, но я улетел своим рейсом.
Хотя сценка эта запомнилась. И сохранилось чувство признательности к юной лейтенантше. Которая, к тому же, при
досмотре моего багажа испачкала красным манжету своей белоснежной сорочки.
Но рассказывать о том времени я стал по другому поводу.
Сынок Васька, студент столичного Физтеха, наградил нас тогда внучкой Александрой. И родители в очередной
раз переправили её к нам, чему мы были очень рады: в опустевшей квартире бывало тоскливо. Сашеньку
определили в садик, и в мои функции входило её сопровождение «на работу». Так было и в тот раз.
Тёмное зимнее утро, пуржит. Я веду за ручку укутанную шарфом по глаза Александру. Навстречу движется
начальник нашего домоуправления Зоя Андреевна. Живём мы в одном из подведомственных ей домов уже давно
и, естественно, знакомы. Здороваемся.
- А это кто у вас? - спрашивает Зоя Андреевна.
- Внучка. Папа с мамой до лета подбросили. Студенты. Сессии у них, и всё такое. Да мы и рады. Скучно в
доме без ребят.
- А талоны на неё вы получали?
- Нет. Она ведь не прописана.
- И кушать не просит? Зайдите завтра, получите талоны.
- Так вот нас Александра в то памятное время подкормила.
Зоя Андреевна ЧЕЛОВЕК. По сей день, изредка встречаясь, здороваемся. Хотя давно ей не подведомственны.
И она даже едва ли помнит моё имя-отчество... Такие жизненные эпизоды отпечатываются в памяти и
сохраняются. С ними веселее живётся.
Да что там говорить. Народ в нашем городе, особенно тот, что встречается на улице, когда рано утром
идёшь на работу, простой. Идут, беседуют, используют без стеснения «ненормативную лексику». Иногда -
с банкой пива в руке. Как правило, с сигаретой во рту. В общем, особенных положительных эмоций своим
видом и речью не вызывают. И вот однажды в этой обстановке я по пути на работу поскользнулся и
грохнулся оземь.
Падаю я без труда, а вот подыматься уже трудновато, хотя жена предусмотрительно снабдила палкой и заставляет с нею
ходить. Палка (или, деликатнее, трость) улетела в одну сторону, шапка - в другую. И очки куда-то исчезли.
Не успел я
зашевелиться, как рядом оказались трое. Кто-то без заметного усилия поставил на ноги. Кто-то протянул трость и
нахлобучил на голову шапку. Женщина подала очки, слегка отряхнула снег и спросила, не нужна ли «скорая». Это были
единственные обращённые ко мне слова. Я едва успел пробормотать «спасибо», как рядом уже никого не было, все
торопились на работу...
Р.А. Кравченко-бережной
получено ХХL3 11.05.07
Как мы жили
Дети хотят рассказов о войне. Меня приглашают иногда в соседнюю школу, в частности, в День Победы. И там надо
выступать перед ребятишками. Естественно, с рассказом о войне. А я не люблю говорить на эту тему. Тем более -
выступать. Тем более - поучать. И я уклоняюсь от этих визитов и выступлений. То время ушло и уходит всё дальше.
Я не люблю смотреть по телевизору документальные кадры о войне: страшный замерзший Ленинград с трупами на саночках,
истерзанный Сталинград, танки, пехота, взрывы, трупы, трупы.… Это ушло, а раны будут заживать ещё многие и многие
десятилетия. Десятки миллионов погибших в то время, и сокращающаяся численность населения нынешней России.
Разве всё это не взаимосвязано? Раны не только телесные, осязаемые. Раны нравственные, оставленные той эпохой,
неосознаваемые, передающиеся с поколениями. Дай Бог России распрямиться и выздороветь.
Несколько лет назад в День Победы мне позвонили из школы, спросили разрешения придти и поздравить с праздником.
Думали, что я уже не очень подвижен. Возраст, всё-таки… Пришла миловидная молодая учительница с двумя
девочками-пятиклассницами. Девочки очень смущались, но прочли поздравление в стихах, а затем, пританцовывая,
спели про смуглянку-молдаванку. Это было до того трогательно, что пришлось незаметно тянуть носом. С тех пор
эти девочки приходят ежегодно в День Победы уже без учительницы, Позвонят, можно ли, и приходят, Они подросли,
уже барышни. Мы пьём чай, угощаемся конфетами, говорим о жизни, обмениваемся сувенирами. Мы не говорим о
войне. Мне очень приятны эти визиты, и будет грустно, когда девочки не дадут о себе знать в очередной раз.
Но ведь всё уходит, уйдёт и это: мысль, приписываемая мудрому царю Соломону…
Доченька Наташа, будущий доктор, спрашивала: вы воевали, а как вы жили? Как вы кушали, мылись, лечились? Ведь
могли быть не только ранения. Грипп, ОРЗ, просто зубная боль?... Как вы жили?
Как мы жили… У солдата был котелок, который болтался, привязанный к вещмешку. В вещмешке была кружка. В кармане
или за обмоткой - ложка. Это, наряду с вооружением и сапёрной лопаткой, было главное. В мешке мог быть сухой
паёк: сухари, кусок сала, брикет каши, сахар. Фляга с водой или остатками "фронтовых ста грамм". Могло и не
быть фляги, скорее уже военного трофея. У меня она была из дома, отцовская, как и бритва, "опасная бритва".
Папа перед расставанием обучил меня править её на кожаном ремне. Прекрасный Solingen, она верно служила мне
на фронте, да и после. Когда позволяла обстановка, мы брились или брили друг друга: по поводу неопрятного
вида можно было получить замечание от командира.
Но всё это зависело от обстановки. Служить довелось в
последний, победный год войны, когда пребывание в окопах было непродолжительным, а главным было
наступление.
Сначала на западе Белоруссии, потом в Прибалтике и наконец - на главном направлении, от Вислы до Эльбы. Сон, питание,
внешний вид определялись тем, находимся ли мы в движении или в относительном покое, в окопах, в землянке или где-то
под крышей. Здесь можно было привести себя в порядок, побриться, умыться всё из того же котелка, сливая друг другу.
Пришить чистый подворотничок: иголка с намотанной на неё ниткой была приколота к отвороту пилотки или ушанки.
Свежий подворотничок помимо эстетической играл и санитарную роль. Кусочек хозяйственного мыла, завёрнутый в
тряпочку, тоже был среди небогатого скарба в вещмешке. Была у меня и зубная щётка, использовалась всё с тем же
мылом.
Из окопов нас иногда отводили "на помыв" и санобработку в ближний тыл. "Баня" представляла собой разборное
сооружение без крыши, из больших квадратных, метра в два, деревянных щитов, В первом отсеке мы снимали с себя
всё, содержимое карманов складывали отдельно, получали по кусочку мыла. Если позволяло время, нас стригли
наголо, ручной машинкой. Во втором отсеке вдоль стен стояли деревянные лавки, на них - шайки. В центре -
две железные бочки, наполненные водой, под одной бочкой горели дрова, от воды шёл пар. Здесь надо было
изловчиться, смешать воду в шайке, намылиться и обмыться горячей водой раз, а то и два за отведённые
15-20 минут.
В следующем отсеке выдавали полотенце и комплект нижнего белья. БУ - "бэушного", конечно,
однако стираного Дальше было наше обмундирование, которое за это время прошло термическую обработку -
пропаривание в металлической ёмкости, с теми же дровами под ней. Потом кормили обедом из полевой кухни,
и мы, сытые и чистые, возвращались в расположение. Но случалось такое банное счастье не часто,
и у нас заводились паразиты. Боролись с ними, когда позволяла обстановка, вытряхивая одежду над
пламенем костра. К сожалению, раздеться догола не удавалось, и они вскоре снова выползали, снизу.
Вот так мы и жили. ОРЗ? Грипп? О таких заболеваниях на фронте слышать не довелось. Доставали чирьи,
фурункулёз. Помогал, как мог, санинструктор - такой же солдатик, но с медицинской сумкой. Он рвал у меня
однажды зуб. Зуб давно ныл, и стало невтерпёж. В сумке санинструктора оказалась фляжка со спиртом.
Он налил мне глоток, велел, прежде чем проглочу, хорошо прополоскать рот. Достал из своей сумки какие-то
щипцы и стал тащить зуб. Орать не полагалось, хотя очень хотелось. В виде премии парень налил потом ещё
полглотка. В следующий раз мне удалял зуб уже в послевоенной Германии немецкий врач-стоматолог.
Средств анестезии у него тоже не было, зуб поддавался плохо, и доктор даже взмок, пока трудился. Я из
гордости молчал. Он, вытирая лоб салфеткой, сказал тогда:
- Я понимаю, почему вы победили. - И это был запомнившийся комплимент.
Но главным были котелок и ложка. Когда позволяла обстановка, нас кормили горячим, из полевой кухни.
В идеальном случае - до трёх раз в день. Утром каша и чай, в обед что-нибудь более плотное, с мясом или
тушёнкой. Вечером каша и чай. Когда находились в первом эшелоне, старшина отмеривал "фронтовые сто грамм".
Один парень у нас сливал эту дозу в свою фляжку, накапливал, а потом, в борьбе со всё теми же паразитами,
мыл водкой голову. За такую профанацию его высмеивали. Но, пожалуй, слегка и уважали: оригинал!
Во всяком случае, накормить солдат старались независимо от обстановки, и это был закон. Солдат с заплечным
термосом добирался в траншею из тыла и отпускал в котелки жирную горячую кашу. Но вообще, есть хотелось
постоянно. Сухой паёк… Расходовать его без приказа не разрешалось.
Запомнился эпизод, связанный с сухим
пайком. Было время, когда некурящим в Красной Армии выдавали взамен махорки ложку сахара. Но затем какой-то
рационализатор в верхах сообразил: некурящим и так хорошо, зачем им ещё и сахар? И эту льготу отменили. Хочешь,
получай свою порцию махорки, не хочешь - не получай, дело твоё. В общем, я эту пайку в течение некоторого
времени получал, и в вещмешке накапливалась махра. Рядом был и сухой паёк, брикет пшёнки. Однажды по команде
мы готовили обед в котелках, на костре. Каша получилась у меня питательная, густая. Однако, с сильным
перечным привкусом. Я её съел. Но потом… Для таких случаев солдатским юмором предусмотрена была поговорка:
"на три метра против ветра, не считая мелких брызг". Излечился, соблюдая предписанную санинструктором
диету: ржаной сухарь и "пустой" чай, без сахара. Армейский ржаной сухарь, ему бы памятник! Пожалуй, уже
после войны в песне "Пора в путь-дорогу" солдатский юмор перефразировал слова "Пускай судьба забросит
нас далёко, пускай" в более приземлённые "Пускай судьба забросит нас на кухню, пускай!".
Уж там-то наешься!
Как спали? Как придётся. В лучшем случае, под крышей в чьём-то доме, в тепле. Или в хозяйственной постройке,
на сене, под шинелью. Русская солдатская шинель. Памятник бы ей, наряду с малой сапёрной лопаткой и сухарём.
Отстёгивался хлястик, шинель увеличивалась в объёме. Одна пола служила постелью, свёрнутый рукав - подушкой,
остальная часть шинели - одеялом. Этой премудрости меня тоже обучил отец, и вспоминать его уроки пришлось не
раз. Доводилось спать и под открытым небом, и под дождиком, а то и под снежком. Помогала плащ-палатка.
А в землянке, да ещё и с печуркой, так это вообще было блаженство. Но бывал и короткий сон во всём
обмундировании, с вещмешком вместо подушки. По-всякому спали. И готовность заснуть была по первой же команде.
Как и поесть.
Как справляли потребности? По команде: "три минуты, оправиться разойдись!...Выходи строиться!" В окопах
закуточек отводился, оборудовался должным образом. Без проблем. Немцы обустраивались более педантично, доводилось убеждаться.
Получали письма от родных. Примостившись, где придётся, писали ответ: жив, здоров…
Вот так мы и жили. Как воевали? Об этом написаны сотни, если не тысячи книг. Да и результат - налицо.
Р. Кравченко-Бережной
получено от автора 16.02.2008
| |
