Магнитные бури нашего Отечества
 |
|
 |
Иннокентий
Константинович Стародубцев
ВИЦЕ-ФЕЛЬДФЕБЕЛЬ КЕНЯ.
Кеня Стародубцев умер в университетской больнице г. Каракаса 16-го марта
этого года на руках у двух кадет, пришедших его проведать.
За несколько дней до его кончины нам сообщили, что далеко от Каракаса в г.
Маракаибо лежит тяжело больной одинокий и беспомощный бывший кадет
Крымского кадетско корпуса, фельдфебель 8-го выпуска Иннокентий
Константинович Стародубцев.
По случайности в Маракаибо в это время оказался член нашего Объединения
Дима Брылкин, с которым нам удалось связаться по телефону. Он немедленно
разыскал больного, положение которого оказалось, действительно, очень
серьезным: целый ряд хронических болезней подточили его организм и он лежал
одинокий и беспомощный в своей маленькой квартирке на чердаке
многоэтажного дома.
Мы решили перевезти его немедленно для лечения в
Каракас. Дима сообщил ему это наше решение и Кеня, всегда такой
самостоятельный и независимый, кротко на это согласился.
Мы вылетели за ним рано утром и уже в 9 часов утра были у него на квартире,
найдя его в ужасном состоянии. От долгого недоедания он очень исхудал и,
вместе с тем, весь опух. Любое физическое усилие его утомляло, так что одеть
его и собрать скромный чемоданчик заняло у нас с Димой половину дня. Только
к 2-м часам нам удалось снести его на руках к автомобилю, который отвез нас по
знойным улицам на аэродром, где уже готов был к отлету огромный аэроплан. Не
дожидаясь помощи пожарных, мы, взвалив его на спину, внесли его по лестнице
в огромный „джет" и часам к 5-ти привезли его домой.
Он, хоть и устал с дороги,
был счастлив. Наконец кончилось это ужасное одиночество. Наконец вокруг
люди, русские люди и хозяин даже бывший кадет, правда, не крымец, но что
поделаешь, счастье никогда не бывает полным. Хозяйка дома сразу заговорила
его, немедленно началось усиленное питание: чай, молоко, сухарики — ничего
более существенное организм не принимал. Появился доктор.
Внимание окружающих, звонки однокашников ободрили больного и все мы,
включая его самого, размечтались: он еще поправится и вернется домой к себе
здоровым. Но после всестороннего докторского осмотра стало ясно, что ряд
хронических болезней, вплоть до требующих сложных хирургических
вмешательств, делали его положение безвыходным.
Мы сидели в коридоре больницы в ожидании результатов, мимо нас спешили
куда-то доктора, санитары, посетители. Кеня, всегда такой аккуратный и
благообразный, сидел растрепанный и безучастный к общей суете. Вдруг к нему
подлетела прехорошенькая и белоснежная сестра милосердия, обняла его,
разгладила растрепанные седые волосы и рассыпалась в комплиментах. Ах,
какой же это симпатичный старичек! Да какая же у него прекрасная борода, да
как же я обожаю такие усы!... Хороший психолог, она угадала его душевное
состояние. Старый, смертельно больной крымский вице-фельдфебель
встрепенулся, приосанился и пригладил машинально пышные и, действительно
прекрасные седые усы. Он было потянулся встать, но бренное больное тело,
опухшее и изнуренное тяжким недугом, не повиновалось.
Сестра погладила его еще раз, вспорхнула как птичка и скрылась, оставив за
собой облако дурманящих духов (может быть это был всего лишь запах
хлороформа), а мы, больной и здоровый, забыв недуги и заботы, провожали ее
зачарованными глазами.
Кеня пришел в себя первым.
„Борис", сказал он „нельзя
ли бы здесь где-нибудь купить гребешок?" и обрадовавшийся Борис помчался в
местную аптеку — это было первое желание, выраженное больным.
Получив
гребешок, он старательно причесался, расчесал бороду и усы, но красивым стал
не для нее, а для неумолимого старого доктора, который потребовал
немедленного помещения в больницу, куда мы отвезли его сразу же не заезжая
домой.
Это, как сейчас мы видим, было ошибкой. Нам нужно было отвезти его „домой",
туда где все ему было так знакомо и так дорого — где в углу перед русской
иконой теплилась лампадка, где все говорили на родном языке, где все
напоминало ему давно прошедшие милые годы. Где он отведал душистого чая,
где успел отведать две-три ложки настоящего борща (совсем такого, каким
кормили его еще в крымском корпусе).
Но мы отвезли его в больницу, где его сразу подключили к всевозможным
трубкам и проводам к целому ряду бутылок, бутылей и аппаратов. Три дня еще
он честно боролся, судорожно цепляясь за жизнь. На третий день больное сердце
отказалось работать и Кеня Стародубцев внезапно скончался.
Похороны его были торжественны — десять кадет стояло у его гроба, кадетский
хор прекрасно пел. Наконец, после долгих, долгих лет Кеня оказался в своей
компании.
Если бы не отвезли Кеню в больницу, если бы он остался „дома", он успел бы
рассказать нам о своей жизни и мы передали бы его на этих страницах нашим
читателям. Но в больнице трубки и провода мешали и он не смог рассказать нам
ничего.
Мы знаем, что Кеня сибиряк; что окончил он Крымский кадетский корпус
фельдфебелем в 1928-м году, после корпуса Кеня попал в Бельгию, там учился в
университете, женился на бельгийке, там у него родилась дочь. Но все пошло
совершенно по другому пути. Он бросил учебу, превратился в артиста,
музыканта „кабарэ" и пользовался большим успехом не только у русской
публики, но и у бельгийцев. В Брюсселе все знали Кеню, приходили послушать,
когда он пел под аккомпанемент гитары или струнного оркестра.
Потом он попал в Венесуэлу и мы всречаем его в первые годы на улицах
Каракаса. Кеня метался в поисках счастья и благополучия. Мы видим его
золотоискателем в изодранных трусах и загорелым на берегах тропической реки,
почти что на экваторе. Много золота Кеня не добыл. Он пропадает из нашего
поля зрения на долгие годы и мы снова встречаемся с ним на Съезде кадет в
Каракасе. Он уже осел в Маракаибо, как будто бы с женой развелся, как будто
она умерла.
Кеня работает по распределению газет и журналов, у него свой киоск на одной из
главных улиц города. Дочь кончает образование в Лондоне, выходит замуж за
доктора-итальянца и поселяется где-то в далекой Сардинии.
Кеня остается один... Последние годы он живет сугубым холостяком, без друзей,
вдали от своих однокашников. Редкие русские люди в далеком городе стараются
по мере сил и возможностей помочь земляку, но он отказывается от всякой
помощи, он никого не хочет видеть, никого не принимает и за год до своей
кончины едет к своей дочери в Сардинию с надеждой остаться там доживать
свой век. Но из этого ничего не получается и он возвращается умирать в свою
скромную квартирку.
Там у него какие-то поблекшие фотографии, там на стуле,
рядом с кроватью, тикает старый будильник видавший виды, старый друг,
деливший с ним минуты одиночества, там его скромная колекция почтовых
марок, маленькая библиотечка старых затрепаных книг, его единственных
друзей...
Там, наконец, на дне чемодана, заботливо завернутые и вот уже скоро 60 лет
хранимые драгоценности. Драгоценности, сопровождавшие его по дорогам удач
и неудач, по дорогам Европы и
Америки — фельдфебельские погоны Крымского Кадетского Корпуса.
Эти погоны были переданы нам, вместе с его портретом, его дочерью,
приехавшей в Венесуэлу недели две после его смерти. На последнем собрании
Объединения эти погоны были торжественно переданы для хранения старшему
крымцу. Эти погоны примирили нас посмертно со старым вице-фельдфебелем.
Больше половины века совсем рядом с нами жил человек, судьба которого
была столь сходна с нашей; человек, который бережно хранил в своем сердце все
то, что так бережно храним и мы, человек, который любил все то, что так любим
и мы, а мы этого не знали или просто не хотели знать. Сейчас, когда его не стало,
нам бесконечно жаль, что за все эти годы у нас не оказалось времени бросить все
наши дела, найти его в далеком Маракаибо и обнять его, как обняла его
совершенно чужая, но чуткая сестра милосердия в госпитале.
Кто знает, может быть, наше участие и своевременные заботы продолжили бы
жизнь бравого фельдфебеля на несколько лишних лет.
Бюллетень Ко 18
Борис Плотников
Каракас, Венесуэла.
|
lll@srd.sinp.msu.ru
last update: 3.09.05